в обычном смысле слова, а тем более не был отрицательным эмпириком в отношении 
к более глубокому, к философии. Если он называл, и с полным правом, опыт, 
представляющий, по его воззрению, в области природы самую тесную связь мышления 
и чувственного восприятия, единственным источником познания, то впоследствии 
сам работал прежде всего ради эмпирии и ввиду рассеянности его жизни и 
характера не имел досуга довести отдельные чувственные восприятия и опыты до 
познаний; однако эмпирия была для него лишь средством, а не целью, только 
началом, а не результатом, которым должна была быть лишь философия или 
философское познание. Он называл целью и объектом естествознания познание 
"вечных и неизменных форм вещей", и потому по отношению к объекту 
естествознания и способу его определения руководствовался чисто философской 
мыслью, которая при всем том оставалась у него лишь проектом, не доведенным до 
исполнения и осуществления. Познание форм вещей как раз и составляет, по его 
мнению, объект и цель знания и опыта. Но форма вещи у него означает общее, род 
идею вещи, а не пустую, неопределенную идею, плохую, формальную общность, 
неопределенный, отвлеченный род, она означает такую общность, которая 
представляет, как он говорит, ions emanationis источник эманации, natura 
naturans природу, производящую принцип особенных определений вещи, источник, из 
которого вытекает её отличие, её свойства, то есть принцип познания особенного, 
- словом, общность, идея, которая в то же время материально определена, не 
стоит над природой и вне её, но имманентна природе. Так, например, по Бэкону, 
понятие, идея, род теплоты есть движение, а определение или отличие, делающее 
движение теплотой, состоит в том, что оно расширительное в отличие от прочих 
видов движения.
Поэтому Бэкон был свободен от той схоластики или казуистики эмпирии, которая, 
выйдя из особенного, вновь в него погружается, безостановочно лишь различает и 
углубляется в тонкости и частности, вводит нас в заблуждение, делает из природы 
лабиринт без выхода, из-за деревьев не дает нам видеть леса. Ибо, по его учению,
 лишь то общее есть истинно общее, которое так определено в себе, 
дифференцировано и материализовано, что содержит принцип познания особенного и 
единичного, и лишь то особенное является истинно особенным, которое несет свет 
и познание, ведет от многообразия к простоте, от разнородности к единству, 
позволяет через себя или из себя познать или открыть общее. Поэтому материя 
особенного не должна быть простой, огромной кучей песка, в которую мы, желая 
подняться на нее, все глубже погружаемся, не достигая высшей и прочной точки 
опоры, и коей отдельные песчинки состоят сплошь из особой породы камня, так что 
от сверкающих блесток этой разнородности у нас рябит в глазах и мы перестаем 
видеть, но горой, в которой различные породы камня нагромождены большими 
плотными, связанными между собой слоистыми массами и служат нам прочным 
основанием для свободного философского обзора целого.
Поэтому Бэкон был далеко от того, чтобы, следуя излюбленному 
догматико-скептическому методу, который превращает невозможность, неспособность 
в положительное свойство человека, утверждать, что человек не познает природы; 
скорее он вполне определенно сознавал, что единственно от метода, вида и 
способа нашего интеллектуального подхода к ней зависит, можем ли мы знать о ней 
нечто реальное или нет. ПО -этому его ум и не довольствуется внешней стороной 
природы он требует от нее большего, именно чтобы естествознание, не 
ограничиваясь поверхностью явлений, стремилось познать причины их и даже 
причины
Причина, по которой Бэкон большей частью считался эмпириком, а чистые и даже 
антифилософские эмпирики признали его своим патроном, почему глубокие и 
спекулятивные мысли его сочинений при обсуждении их не принимались в расчет и 
оставались без всякого влияния, заключается в самом Бэконе, именно в том, что 
он не признавал и презирал метафизику и философию греков и, несмотря на то что 
считал эмпирию только средним, даже нижним этажом здания наук, а верхний этаж, 
с которого только и открывается вид на природу, предоставлял извлеченной из 
опыта философии, тем не менее считал эмпирию своим жилым и рабочим помещением, 
остановился на ней, и главным образом в том, что вообще его ум не был ни чисто 
философским, ни математически спекулятивным, но был чувственным, чисто 
физическим.
Поэтому Бэкон и был главным образом склонен и призван к тому, чтобы пробудить 
изучение физики, поскольку она не просто "прикладная математика". Его ум именно 
ввиду его внутреннего родства с чувственностью был направлен на особенности и 
отличия, на качество вещей, стремясь понять вещи в их специфическом 
качественном бытии и жизни. Господствующее над ним и определяющее его понятие 
есть понятие качества, поэтому он и выдвигал на передний план опыт, так 
настойчиво указывал на него. Ибо качество в природе есть лишь предмет 
чувственного ощущения, опыта; оно только опосредованно становится предметом 
мышления, а в своей своеобразной сущности является лишь предметом 
непосредственного чувственного ощущения и восприятия. Поэтому Бэкон и указывает 
математике подчиненное положение в физике и отзывается о ней так: "Количество, 
объект математики, в приложении к материи образует, так сказать, составную 
часть природы и в большинстве процессов природы причинную составную часть. Оно 
должно относиться к существенным формам. Конечно, количество из всех форм 
природы - по крайней мере как я их понимаю - самая отвлеченная и легче всего 
отделимая от материи, и в этом причина, почему она усерднее выделяется и 
тщательнее исследуется, чем множество других форм, теснее связанных с материей..
. Странно, что математика и логика, которые, собственно, должны были быть 
подчинены физике, однако в полном сознании очевидности своих познаний заявляют 
притязание даже на господство".