понятия божества, является личным существом более в воображении верующих и 
согласно заявлениям, чем по своим определениям; в действительности отец есть 
отвлеченное понятие, только мыслимое существо. Пластическая личность есть 
только Христос. Личность нераздельна с образом; образ есть реальность личности. 
Только Христос есть личный бог, он есть подлинный, действительный бог христиан, 
и это необходимо чаще повторять. В нем одном сосредоточена христианская религия,
 сущность религии вообще. Только он отвечает стремлению к личному богу; только 
он есть существо, соответствующее сущности чувства; только он является 
средоточием всех радостей Фантазии и всех страданий чувства; только им 
исчерпывается чувство и исчерпывается фантазия. Христос есть единство чувства и 
фантазии.
      Уже Фавст Социн прекрасно показал это. См. его Defens. Animadv. in Assert.
 Theol. Coll. Posnan, de trino et uno Deo. Irenopoli 1565, c. 11.
      См. в этом отношении особенно сочинения ортодоксальных христиан против 
еретиков, например против социниан. Новейшие богословы, как известно, толкуют 
даже церковную божественность Христа, как не библейскую; но она, бесспорно, 
составляет характерное начало христианства; если она и не так выражена в Библии,
 как в догматике, всетаки она есть необходимый вывод из Библии. Что такое 
существо, которое вмещает в себе всю полноту божества, которое знает все (Иоанн,
 16, 30), которое всемогуще (воскрешает мертвых и творит чудеса), которое по 
времени и порядку явилось раньше всех вещей и существ, заключает в себе самом 
жизнь, подобно тому как и отец содержит в себе жизнь, – чем же иным может быть 
это существо, как не богом? «Христос в отношении воли един с отцом»; но 
единство воли предполагает единство сущности. «Христос есть посланный, есть 
заместитель бога»; но бог может быть замещен только божественным существом. 
Только того, в ком я нахожу одинаковые или сходные качества, что и в себе, я 
могу избрать своим заместителем или своим посланным, иначе я опозорю самого 
себя.
      Христианство тем и отличается от других религий, что в них сердце и 
фантазия идут врозь, а в христианстве совпадают. Здесь фантазия не 
предоставляется самой себе, а следует влечению сердца; она описывает круг, 
центром которого служит чувство. Здесь фантазия ограничивается потребностями 
сердца, исполняет только желания души, относится только к тому, что необходимо, 
одним словом, она – по крайней мере в целом – преследует практические, 
сосредоточенные, а не разбросанные, лишь поэтические цели. Чудеса христианства, 
зачатые в глубине страждущей, томящейся души, не являются продуктами одной 
только свободной, произвольной самодеятельности, а переносят нас 
непосредственно на почву обыденной, действительной жизни; они действуют на 
чувства человека с непреодолимой силой, потому что они опираются на потребность 
души. Одним словом, здесь сила фантазии есть вместе с тем сила сердца, фантазия 
есть только победоносное, торжествующее сердце. У народов восточных, у греков 
фантазия, не заботясь о потребностях сердца, наслаждалась земным великолепием и 
блеском; в христианстве она снизошла с божественного трона в жилища бедняков, 
где царила только необходимость и нужда, и подчинилась господству сердца. Но 
чем больше ограничивала она себя внешне, тем больше выигрывала она в силе. 
Веселие олимпийских богов разбилось о потребность сердца; сердце заключило 
могущественный союз с фантазией. И этим союзом свободы фантазии с потребностью 
сердца является Христос. Все подчиняется Христу; владыка мира и делает с ним, 
что только хочет. Но эта неограниченно повелевающая природой сила в свою 
очередь подчиняется власти сердца. Христос повелевает бушующей природе утихнуть,
 только чтобы лучше расслышать вопли страдальцев.
      
Глава семнадцатая
Отличие христианства от язычества
      
      Христос есть всемогущество субъективности, освобождённое от всех уз и 
законов природы сердца, исключающее мир и сосредоточенное только в себе чувство,
 исполнение всех сердечных желаний, вознесение на небо фантазии, пасхальный 
праздник сердца, поэтому в Христе заключено отличив христианства от язычества.
      В христианстве человек сосредоточивался только на себе, освобождался от 
связи с миром, становился самодовлеющим целым, существом абсолютным, внемировым,
 сверхмировым. Он не считал себя существом, принадлежащим миру; он порывал 
всякую связь с ним; поэтому он не имел больше основания сомневаться в 
истинности и законности своих субъективных желании и чувств и считал себя 
существом неограниченным: ведь граница субъективности есть именно мир, 
объективность. Язычники наоборот, не замыкались в себе самих и не удалялись от 
природы и потому ограничивали свою субъективность созерцанием мира. Древние 
преклонялись перед величием интеллекта, разума, но они были настолько 
свободомыслящи и объективны, что признавали право существования, и притом 
вечного существования, за оборотной стороной духа, за материей, и не только в 
теории, но и на практике. Христиане же простирали свою практическую и 
теоретическую нетерпимость до того, что ради утверждения своей вечной 
субъективной жизни уничтожали противоположность субъективности, природу, 
создавая веру в кончину мира. Древние были свободны от себя, но их свобода была 
свободой равнодушия к себе; а христиане были свободны от природы, но их свобода 
была не свободой разума, не истинной свободой (истинная свобода ограничивает 
себя созерцанием мира, природой), а свободой чувства и фантазии, свободой чуда. 
Древние восхищались природой до такой степени, что забывали о себе, терялись в 
целом; христиане презирали мир: что такое тварь в сравнении с творцом? что 
такое солнце, луна и земля в сравнении с человеческой душой? Мир прейдёт, а