справедливости можно назвать абсолютной, совершенной религией. Цель религии 
заключается в том, чтобы бог, который сам по себе есть не что иное, как 
сущность человека, действительно сделался человеком и был объектом сознания как 
человек. И христианская религия достигла этого в вочеловечении бога, которое не 
есть акт преходящий, потому что Христос и после вознесения на небо остался 
человеком, человеком в смысле сердца и в смысле образа, с той только разницей, 
что теперь его тело уже перестало быть бренным телом, подверженным страданиям.
      Вочеловечение бога у восточных народов, именно у индусов, не имело такого 
сильного значения, как христианское воплощение. Оно повторяется часто и потому 
теряет свое значение. Человечность бога есть его личность; бог есть существо 
личное – значит бог есть существо человеческое, бог есть человек. Личность есть 
мысль, которая истинна лишь в действительном человеке. Поэтому основной смысл 
вочеловечения бога достигается бесконечно лучше чрез одно вочеловечение, чрез 
одну личность. Где бог появляется последовательно в нескольких лицах, там эти 
личности пропадают. А между тем здесь необходима именно прочная, исключительная 
личность. Там, где много воплощений, может быть их ещё бесчисленное множество; 
фантазия не ограничена; там даже осуществившиеся воплощения попадают в 
категорию только возможных или воображаемых, в категорию фантазии или простых 
явлений. Но если в качестве воплощения божества рассматривается только одна 
личность, она тотчас же приобретает авторитет исторической личности; фантазии 
тут делать нечего, возможность ещё других воплощений отнята. Эта единая 
личность вынуждает меня верить в её действительность. Характерной чертой 
подлинной личности является именно её исключительность – лейбницевский принцип 
различия, согласно которому существующие предметы никогда полностью не 
совпадают. Тон, выражение, характеризующие одну личность, производят такое 
впечатление на душу, что эта личность непосредственно представляется 
действительной и превращается из предмета фантазии в предмет обычного 
исторического созерцания.
      Отсюда явствует лживость бесполезность современного умозрения о личности 
божией. Если вы не стыдитесь иметь личного бога, то не стыдитесь и приписать 
ему плоть. Абстрактная, бесцветная личность, личность без плоти и крови, есть 
пустой призрак.
      Тоска есть потребность души, и душа томится по личному богу. Но это 
томление по личности бога только тогда подлинно, серьезно, глубоко, когда душа 
томится по одной личности и довольствуется ею одной. Множество лиц уничтожает 
истинность потребности и делает личность предметом роскоши для фантазии. Но 
сила необходимости действует на человека как сила действительности. Существо, 
необходимое для души непосредственно, кажется ей действительным существом. 
Тоска говорит: должен быть личный бог, то есть он не может не быть; а 
удовлетворенное чувство утверждает: он есть. Для души залог его существования 
лежит в необходимости его существования, а необходимость удовлетворения 
покоится на силе потребности. Необходимость не знает другого закона, кроме 
себя; нужда ломает железо. Чувство не знает другой необходимости, кроме 
потребности души – тоски; она отвергает необходимость природы, необходимость 
разума. Для чувства необходим субъективный, душевный, личный бог, но ему 
необходима только одна личность, и притом эта личность непременно должна быть 
исторической, действительной личностью. Чувство успокаивается, 
сосредоточивается только на одной личности, множество дробит его.
      Как истина личности есть единство, истина единства – действительность, 
так истина действительной личности есть кровь. Последнее доказательство 
встречается между прочим в четвертом евангелии, автор которого особо 
подчеркивает, что видимая личность бога была не призраком, не иллюзией, а 
действительным человеком, потому что на кресте из его ребра текла кровь. Где 
личный бог есть подлинная потребность сердца, там он сам должен испытать 
страдание. Только в его страдании кроется залог его действительности, только на 
нем покоится прочное впечатление воплощения. Чувство не довольствуется 
созерцанием бога; глаза не служат достаточным ручательством. Истинность 
зрительного впечатления подтверждается только осязанием. Но чувство является 
последним критерием истины в субъективном смысле, а в объективном эту роль 
исполняет осязаемость, прикосновение, способность к страданию. Поэтому 
страдание Христа есть высшая уверенность, высшее самоуслаждение, высшая утеха 
сердцу: ведь лишь кровь Христа утоляет жажду в личном, то есть в человечном 
чувствующем, сострадающем боге.
      "Поэтому мы считаем вредным заблуждением мнение, будто человечность 
лишает Христа этого (то есть божественного) величия. Это заблуждение отнимает у 
христиан высшее утешение, которое они имеют в... обещании, что их глава, царь и 
первосвященник пребудет с ними не только как божество, которое действует на 
грешников, как всепожирающий огонь на сухие колосья, но и как человек, 
говоривший с нами, испытавший на себе все скорби наши и потому питающий 
сострадание к нам, людям и своим братьям, что пребудет он с нами во всех наших 
нуждах в том естестве, которое делает его нашим братом, а нас
      – плотью от его плоти".
      Конкордации. Объясн., п. 8.
      Весьма поверхностно мнение, будто христианство есть религия не единого 
личного бога, а трех лиц. Эти три лица существуют только в догматике, но и 
здесь личность св. духа есть только произвольное дополнение, опровергаемое 
безличными определениями, вроде того, что св. дух есть дар отца и сына. Уже 
одно исхождение святого духа делает его личность весьма сомнительной, так как 
личное существо производится только чрез рождение, а не чрез неопределенное 
исхождение или выдыхание (spiratio). И даже отец, как представитель строгого