спаситель есть не что иное, как осуществлённое желание сердца, стремящегося 
освободиться от законов морали, то есть от тех условий, с которыми связана 
добродетель на естественном пути, – осуществленное желание спастись от 
нравственного зла мгновенно, непосредственно, по мановению волшебного жезла, то 
есть абсолютно субъективным, задушевным способом. Так, Лютер говорит: «Слово 
божие исполняет все быстро, оно отпускает себе грехи и дарует вечную жизнь 
только за то, что ты слушаешь слово, а услышав его, веруешь. Как только ты 
поверил, то достигаешь всего немедленно, без всякого труда, усилия и 
напряжения». Но и выслушивание слова божия, следствием которого является вера, 
есть тоже «дар божий». Итак, вера есть не что иное, как психологическое чудо, 
чудесное дело бога в человеке, как говорит сам Лютер. Человек освобождается от 
греха и сознания вины только посредством веры, а очищается и облагораживается 
нравственно только посредством чуда. Нравственность зависит от веры: 
добродетели язычников – только блестящие пороки.
      В этом отношении интересна исповедь Августина (Confess. Lib. X, c.
      33): «Итак, я колеблюсь между опасностью наслаждения и познанием 
благодати, и я все больше склоняюсь к тому, чтобы одобрить обычай пения в 
церкви, чтобы через наслаждение пением слабый дух мог подняться до 
благочестивого настроения. Однако случалось нередко со мной, что на меня больше 
действовало само пение, нежели его содержание, и тогда я раскаивался, что 
согрешил, и уже не хотел больше слушать певца». Ч. XVII, стр. 490.
      Тождественность чудесной силы с понятием посредника подтверждается 
исторически уже тем, что ветхозаветные чудеса, законодательство, промысл, – 
одним словом, все элементы, составляющие сущность религии, в позднейшем 
иудействе приурочивались к божественной мудрости, к логосу. Но у Филона этот 
логос парит ещё в воздухе между небом и землей то как нечто, только мыслимое, 
то как нечто действительное, то есть Филон колеблется между философией и 
религией, между метафизическим, абстрактным и собственно религиозным, подлинным 
богом. Только в христианстве этот логос укрепился и воплотился, сделавшись из 
мыслимого существа действительным существом, то есть религия сосредоточилась 
теперь исключительно на той сущности, на том объекте, который обосновывает её 
собственную природу. Логос есть олицетворённая сущность религии. Поэтому если 
бог определяется как сущность чувства, то только в логосе это определение 
обращается в свою полную истину.
      Бог, как таковой, есть ещё замкнутое, скрытое чувство; а Христос есть 
открытое, объективированное чувство, или сердце. Только во Христе чувство 
окончательно убеждается и уверяется в самом себе, отрешается от всяких сомнений 
в истинности и божественности своей сущности; ведь Христос не отказывает 
чувству ни в чем; он исполняет все его просьбы. В боге чувство ещё молчит о том,
 что лежит у него в сердце; оно только вздыхает; во Христе оно высказывается 
совершенно, ничего не утаивая. Вздох есть ещё желание робкое; он больше 
выражает жалобу, что нет того, чего он желает; он не говорит открыто, 
определенно, чего он желает; вздох выражает сомнение души в правоте её желаний. 
Но во Христе пропадает уже всякая душевная робость; Христос есть вздох, 
перешедший в победную песнь в связи с исполнением желания; он есть ликующая 
уверенность чувства в истинности и действительности своих скрытых в боге 
желаний, фактическая победа над смертью, над всеми силами мира и природы, не 
только ожидаемое, но уже совершившееся воскресение из мертвых. Христос есть 
сердце, освободившееся от всех гнетущих препятствий и страданий, блаженная душа,
 видимое божество.
      «Даровав нам сына своего, бог вместе с ним даровал нам и все остальное, 
то есть дьявола, грех, смерть, ад, небо, справедливость и жизнь; все, 
решительно все это должно быть вашим, потому что сын как дар принадлежит нам, а 
в нем все это совмещается» (Лютер, ч. XV, стр. 311). «Самое важное воскресение 
уже совершилось: Христос, слава всего христианства, победил смерть и восстал из 
мертвых. Вместе с Христом победила смерть и лучшая часть моего существа, моя 
душа. Может ли мне повредить теперь могила, и смерть?». (ч. XVI, стр 235). 
«Христианин имеет равную с Христом силу, составляет часть его и восседает на 
одном с ним седалище» (ч. XIII, стр. 648). «Верующий в Христа так же 
могущественен, как он» (ч. XVI, стр. 574).
      Созерцать бога есть высшее желание, высшее торжество сердца. Христос есть 
это исполненное желание, эта победа. Бог, только мыслимый, взятый как 
исключительно мыслящее существо, то есть бог, как бог, есть существо далекое; 
отношение наше к нему всегда есть отношение абстрактное, подобное той дружбе, 
которую мы питаем к человеку далекому и лично нам незнакомому. Хотя 
олицетворением существа божия служат его деяния, доказывающие его любовь к нам, 
тем не менее всегда остается незаполненный пробел; это не удовлетворяет нашего 
сердца, и мы страстно хотим увидеть его лично. Пока мы не познакомились с 
кемнибудь лично, мы всегда сомневаемся, действительно ли данное лицо 
существует и соответствует ли оно нашему представлению о нем; только личное 
знакомство служит залогом окончательной уверенности, окончательного успокоения. 
Христос есть лично знакомый бог, и поэтому Христос есть блаженная уверенность, 
что бог есть и именно таков, каким его желает видеть и утверждает наше сердце. 
Бог как объект молитвы есть уже существо человеческое, сочувствующее 
человеческим страданиям, внемлющее человеческим желаниям, тем не менее для 
религиозного сознания он не представляется как человек действительный. Поэтому 
только в Христе осуществляется конечное желание религии, разрешается тайна 
религиозной души
      – разрешается на образном языке, свойственном религии; ведь сущность бога 
проявилась именно в Христе. В этом смысле христианскую религию по