бог есть самый практический принцип в мире – эгоизм и притом эгоизм в форме 
религии. Эгоизм есть бог, не дающий своих слуг на посрамление. Эгоизм есть по 
существу монотеизм, поскольку он имеет целью только одно – себя самого. Эгоизм 
объединяет, сосредоточивает человека на самом себе, дает ему твердый, цельный 
принцип жизни, но ограничивает его теоретически, так как делает его равнодушным 
по всему, что не касается непосредственно его личного блага. Наука, как и 
искусство, возникает только из политеизма, ибо политеизм есть откровенное, 
прямодушное понимание всего прекрасного и доброго, понимание мира, вселенной, 
греки устремляли взор свой в необъятный мир, чтобы расширить свой кругозор; а 
евреи во время молитвы ещё теперь обращают взор к Иерусалиму. Одним словом, 
монотеистический эгоизм отнял у израильтян свободное теоретическое стремление и 
понимание. Соломон, несомненно, превосходил своим разумом и мудростью всех 
детей востока" и говорил (рассуждал) «о деревьях, о ливанском кедре, о 
вырастающем из стены иссопе, о животных, птицах, червях и рыбах», но зато он 
служил Иегове не от всего сердца. Соломон благоволил к чужим богам и женщинам; 
он разделял политеистический образ мыслей и вкусы. Повторяю: политеистический 
уклон есть основа науки и искусства.
      Первая книга царств 4: 3034.
      Взгляд еврея на природу объясняет и взгляд его на её происхождение. В том,
 как я объясняю себе происхождение какойнибудь вещи, выражается только мое 
откровенное о ней мнение, мой взгляд на нее. Если я отношусь к ней презрительно,
 но и приписываю ей недостойное происхождение. Некогда люди думали, что черви и 
насекомые происходят от падали и всяких нечистот. Презрительное отношение к 
насекомым было не следствием, а причиной того, что им приписывали нечистое 
происхождение. В глазах евреев природа была простым средством к достижению 
эгоистических целей, простым объектом воли. Но идеалом, кумиром эгоистической 
воли является такая воля, которая неограниченно повелевает, не нуждается в 
средствах для достижения своей цели, для реализации своего предмета и призывает 
к существованию все, что ей угодно, непосредственно, само собой, то есть просто 
волей. Эгоист страдает, если не может удовлетворить своих желаний и 
потребностей непосредственно, то есть если между предметом и желанием, между 
целью в действительности и целью в представлении есть трещина. И вот, чтобы 
избавиться от этого страдания и освободиться от границ действительности, он 
признает истинным, высшим существом существо, создающее вещи одним словом «я 
хочу». Поэтому еврей считал природу, мир продуктом диктаторского слова, 
категорического императива, волшебного заклинания.
      Все, что не имеет для меня теоретического значения, все, что я не признаю 
существенным в теории или разуме, то лишено для меня теоретического, 
существенного основания. Волей я лишь усиливаю, реализую его теоретическое 
ничтожество. Мы не обращаем внимания на то, что презираем. Человек обращает 
внимание лишь на то, что он уважает. Созерцание есть признание. Все созерцаемое 
нами очаровывает кичливую волю, стремящуюся все подчинить себе, очаровывает 
своей скрытой притягательной силой, покоряет своим внешним видом. Все, что 
производит впечатление на теоретическую мысль, на разум, выходит изпод власти 
эгоистической воли, реагирует, оказывает сопротивление. Что разрушительный 
эгоизм обрекает смерти, то исполненная любви теория возвращает жизни.
      Столь упорно отвергаемое учение языческих философов о вечности материи 
или мира имеет только тот смысл, что природа была для них теоретической истиной.
 Язычники были идолопоклонники, то есть они созерцали природу; они поступали 
так же, как поступают теперь глубоко христианские народы, делающие природу 
предметом своего восхищения, своего неустанного исследования. «Но ведь язычники 
поклонялись предметам природы». Это правда, но поклонение есть только детская 
религиозная форма созерцания. Созерцание и поклонение – по существу одно и то 
же. Я смиренно приношу в жертву тому, что созерцаю, лучшее, что я имею: мое 
сердце, мою мысль. Естествоиспытатель тоже преклоняется перед природой, когда 
он с опасностью для жизни извлекает из недр земли какойнибудь лишай, 
какоенибудь насекомое или камень, чтобы восславить их светом созерцания и 
увековечить в научной памяти человечества. Изучение природы есть служение 
природе, идолопоклонство в смысле иудейского и христианского бога, а 
идолопоклонство есть не что иное, как примитивное миросозерцание человека; ведь 
религия есть не что иное, как примитивное, поэтому детское народное, но ещё 
ограниченное и несвободное созерцание человеком природы и себя. Евреи, напротив,
 возвышались над идолопоклонством до служения богу, над тварью до созерцания 
творца, то есть возвышались над теоретическим созерцанием восхищавшей язычников 
природы до чисто практического созерцания, подчиняющего природу только целям 
эгоизма. «Не поднимай очей твоих к небу, не смотри на солнце, месяц и звезды, 
не будь отступником, не поклоняйся и не служи этим небесным полчищам, созданным 
(то есть подаренным) господом богом твоим для всех народов под всем небом». 
Итак, творение из ничего, то есть творение только как акт деспотический, 
объясняется неизмеримой глубиной и силой еврейского эгоизма.
      Впрочем они, как известно, думали о природе различно (см., например, у 
Аристотеля, De coelo, lib. I, c. 10). Но их разномыслие являлось несущественным,
 так как творческое существо и у них представляется существом более или менее 
космическим.
      5. Mose 4, 19. «Хотя небесные тела созданы не человеком, но всетаки они 
созданы ради людей. Поэтому никто не должен поклоняться солнцу, но мысленно 
возноситься к творцу солнца» (Климент Александрийский, Coh. ad. gentes).
      На том же основании творение из ничего – во всяком случае в том виде, как 
оно изложено здесь, – не есть предмет философии, потому что оно в корне 
уничтожает всякое истинное умозрение и не представляет никакой точки опоры для