Учение о творении исходит из юдаизма; оно есть характерное учение, 
основное учение иудейской религии. Лежащий в его основе принцип есть не столько 
принцип субъективности, сколько эгоизма. Учение о творении в его характерном 
значении возникает только тогда, когда человек смотрит на природу как на 
практическое средство удовлетворения своей воли и потребностей и низводит её в 
своем представлении на степень простого орудия, простого продукта воли. Бытие 
природы становится для него понятным, коль скоро он объясняет его самим собой, 
в своем смысле. Вопрос: откуда взялась природа или вселенная? – предполагает, 
собственно, удивление, вызванное существованием мира, или другой вопрос: почему 
она есть? Но это удивление и этот вопрос возникают только там, где человек уже 
отделил себя от природы и сделал её простым объектом воли. Автор «Книги 
премудрости» (глава 13) справедливо замечает, что «язычники не возвысились до 
понятия творца вследствие восхищения своего красотою мира». Для кого природа – 
прекрасное существо, тот видит цель и основание её существования в ней самой и 
не может задаться вопросом, почему она существует. В его сознании и 
миросозерцании понятие природы отождествляется с понятием божества. Он убежден, 
что природа, действующая на его чувства, возникла, произошла, но не была 
сотворена в собственном смысле, в религиозном смысле, то есть она не есть 
произвольный продукт, изделие. Самый факт возникновения не заключает в себе, по 
его мнению, ничего дурного, нечистого, небожественного; он и богов своих 
считает существами сотворёнными. Производительная сила является в его глазах 
первой силой, и поэтому он считает основанием природы действительную, в его 
чувственном созерцании проявляющуюся, силу природы. Так мыслит человек, 
относящийся к миру эстетически или теоретически, ибо теоретическое созерцание 
первоначально есть эстетическое, эстетика есть первая философия, так он мыслит, 
отождествляя понятие мира с понятием космоса, красоты, божественности. Только 
там, где это созерцание одушевляло человека, могли зародиться и возникнуть 
мысли вроде следующего изречения Анаксагора: человек рожден для созерцания мира.
 Исходной точкой этой теории является гармония с миром. Субъективная 
деятельность, благодаря которой человек удовлетворяет себя и расширяет круг 
своих действий, сводится здесь к чувственной силе воображения. Удовлетворяя 
себя, человек оставляет здесь в покое природу, строя свои воздушные замки, свои 
поэтические космогонии исключительно на естественном материале. Если же человек,
 напротив, смотрит на мир с практической точки зрения и превращает эту 
практическую точку зрения даже в теоретическую, то он расходится с природой и 
превращает её в покорного слугу своих эгоистических интересов, своего 
практического эгоизма. Теоретическим выражением этого эгоистического, 
практического взгляда, утверждающего, будто природа – ничто сама по себе, 
служит взгляд на природу или вселенную как на нечто сделанное, сотворённое, как 
на продукт веления. Бог сказал: да будет свет! и был свет, то есть бог 
приказал: да будет мир! и он тотчас предстал по этому велению.
      У Диогена Лаэрция (II, 11) дословно сказано: «для созерцания солнца, луны 
и неба». Подобные мысли встречаем и у других философов. Так, стоики говорили: 
«Человек рожден для созерцания мира и подражания ему» (Цицерон, De naturae).
      "Евреи утверждают, что божество осуществляет все через слово и, что все 
сотворено по его повелению, чтобы показать, как легко оно осуществляет свою 
волю и как велико его могущество. Псалом 33,6: "Словом господним созданы небеса.
 Псалом 148, 5: «Он повелел, и они сотворились» (I. Clericus, Comment. in Mosem.
 Genes, I. 3).
      Высшим принципом для иудейства является утилитаризм, польза. Вера в 
особый божественный промысл есть характерная вера судейства; вера в промысл 
есть вера в чудо; а вера в чудо предполагает взгляд на природу, как на объект 
произвола, эгоизма, низводящего природу только на степень средства к достижению 
произвольных целей. Вода расступается и смыкается подобно твердой массе, пыль 
превращается во вшей, жезл в змия, река – в кровь, скала – в родник воды; свет 
и тьма появляются одновременно на том же месте; солнце замедляет и изменяет 
свое обращение. И все эти противоестественные явления совершаются на пользу 
Израиля, по одному велению Иеговы, пекущегося только об Израиле; и они 
олицетворяют собой эгоизм израильского народа, исключающий все другие народы, 
олицетворяющий абсолютную нетерпимость – тайну монотеизма.
      Греки смотрели на природу теоретически; в гармоническом течении звезд им 
слышалась небесная музыка; они видели, как из пены всепорождающего океана вышла 
природа в образе Венеры Анадиомены. Израильтяне, напротив, относились к природе 
с точки зрения гастрономии; всю прелесть природы они находили только в желудке; 
они познавали своего бога только в поедании манны. Грек занимался гуманитарными,
 свободными искусствами, философией; израильтянин не ушел дальше небезвыгодного 
изучения теологии. «Вечером вкушайте рыбу, а по утрам насыщайтесь хлебом и 
проникайтесь сознанием, что я господь бог ваш». «И положил Яков обет, сказав: 
если бог будет со мною и сохранит меня в пути, в который я иду, и даст мне хлеб 
есть и одежду одеться, и я в мире возвращусь к отцу моему, тогда будет господь 
моим богом». Еда есть самый торжественный акт, как бы начало иудейской религии. 
В еде израильтянин празднует и повторяет акт творения; в момент еды человек 
признает природу вещью, ничтожной самой по себе. Когда семьдесят старейшин с 
Моисеем во главе взошли на гору и «увидели там бога, они стали пить и есть». 
Таким образом, вид высшего существа возбудил в них только аппетит к еде.
      Моисей, 16:12.
      Моисей, 28:20.
      Моисей, 24:10, 11. См. Clericus: «Они не только не помышляли о смерти при 
виде божества, но даже стали пировать».
      Свои особенности евреи сохранили и до настоящего времени. Их принцип, их