такое гонение, что я не нахожу себе места, 
где бы я мог успокоиться или даже просто жить; наподобие проклятого Каина я 
скитаюсь повсюду, как беглец и бродяга. Меня, как я уже сказал выше, постоянно 
мучат "извне нападения, внутри - страхи", беспрестанно терзают и внешний и 
внутренний страх и борьба. Преследования моих духовных сынов значительно 
опаснее, чем преследования врагов. Ведь духовные сыны всегда находятся предо 
мной, и я постоянно должен переносить их коварство. Телесное насилие со стороны 
врагов угрожает мне, когда я выхожу за пределы монастыря; внутри же его мне 
сплошь и рядом приходится терпеть столь же жестокие, сколь и коварные козни со 
стороны духовных сынов, то есть монахов, порученных мне, аббату, как их отцу. 

О, сколько уже раз они пытались погубить меня отравой, подобно тому, как это 
бывало и с блаженным Бенедиктом. Та же причина, из-за которой он покинул своих 
развращенных духовных сынов, могла бы побудить и меня последовать примеру столь 
великого отца церкви. Если бы я не выступил против этой явной опасности, то 
высказал бы не свою любовь к богу, а легкомысленное желание искушать его и 
погубить себя. Хотя я пытался, насколько мог, предотвратить ежедневные 
покушения на мою жизнь во время подачи мне пищи и питья, монахи старались 
отравить меня даже при совершении таинства причастия, а именно, влив в чашу яд. 


В другой раз, когда я отправился в Нант навестить заболевшего графа и 
остановился там в доме одного из моих братьев по плоти, монахи задумали 
отравить меня с помощью сопровождавшего меня слуги, предполагая, что я 
совершенно, не буду остерегаться подобного покушения. Но по промыслу Божию 
случилось так, что, пока я еще не отведал приготовленной для меня пищи, один из 
прибывших со мной монахов, по неведению, воспользовался ею и тотчас же упал 
мертвым; слуга же, виновник этого, почувствовав укоры совести, а также 
испугавшись обнаружения улик, бежал.

Итак, после столь явного для всех доказательства их злонамеренности, я начал 
уже, по мере возможности, открыто бороться против их козней, перестал даже 
ходить на собрания капитула и пребывал в кельях с немногими монахами. Остальные 
же, если бы они узнали, что я намереваюсь куда-нибудь поехать, расставили бы по 
дорогам и тропам подкупленных разбойников, чтобы убить меня. И вот пока я 
претерпевал все эти опасности, рука божья нанесла мне однажды сильный удар: я 
выпал при езде из повозки и повредил себе шею; это падение огорчило и ослабило 
меня гораздо больше, чем когда-то прежняя рана. Обуздывая мятежный дух братии 
угрозой отлучения, я заставил некоторых из них, наиболее опасных для меня, 
публично обещать мне или даже дать клятву, что они совсем уйдут из аббатства и 
больше не будут меня ничем беспокоить. Но они открыто и бессовестнейшим образом 
нарушили данное слово и клятвы и были вынуждены по повелению римского папы 
Иннокентия, через особо присланного легата, повторить прежние клятвы и дать еще 
много других заверений в присутствии графа и епископов. Однако и после этого 
они не успокоились. Недавно, когда, изгнав тех, о которых я только что сказал, 
я снова пошел на собрание капитула и доверился остальной братии, к которой я 
относился с меньшим подозрением, я обнаружил, что оставшиеся еще много хуже, 
чем изгнанные. И я едва успел спастись, теперь уж не от их яда, а от их меча, 
приставленного к моему горлу: меня укрыл от них один из местных владетелей. 

В столь опасных условиях я тружусь до сих пор; каждый день я вижу как бы 
занесенный над моей головой меч, так что не могу себя чувствовать спокойным 
даже за обедом. Подобное этому рассказывается о человеке, который считал 
могущество и богатство тирана Дионисия величайшим счастьем, но увидев меч, 
тайно подвешенный над ним на нитке, уяснил себе, какого рода счастье 
сопутствует земному могуществу. То же самое беспрестанно испытываю теперь и я, 
возведенный из состояния бедного монаха в сан аббата и ставший тем несчастнее, 
чем большей стала моя власть. Пусть же мой пример обуздает честолюбие тех, 
которые сами стремятся к этому. 

Такова, о возлюбленнейший мой во Христе брат и ближайший спутник в жизни, 
история моих бедствий, которым я подвергаюсь беспрестанно, чуть ли не с 
колыбели. Ты теперь впал в отчаяние и мучаешься от сознания причиненной тебе 
обиды. Поэтому я желаю, как я и сказал в начале этого послания, чтобы 
рассказанная мною история послужила тебе утешением и чтобы по сравнению с моими 
ты признал бы свои невзгоды или ничтожными, или легкими и терпеливее бы 
переносил их. Следует всегда утешаться предсказанием господа о его 
последователях и приспешниках дьявола: "Если они преследовали меня, они будут 
преследовать и вас... Если вас ненавидит мир, то знайте, что прежде вас он 
возненавидел меня. Если бы вы были от мира сего, то мир любил бы свое". И 
апостол говорит: "Все, желающие жить во Христе, благочестиво, будут гонимы". И 
в другом месте: "Я не стремлюсь угождать людям. Если бы я и поныне угождал 
людям, я не был бы рабом Христа". И Псалмопевец говорит: "Введены в заблуждение 
те, кто угождает людям, так как бог презрел их". Подвергая этот вопрос 
тщательному обсуждению, блаженный Иероним, наследником которого - по моей 
участи человека, терпящего поношения из-за клеветы, - я себя считаю, в письме к 
Непотиану говорит: "Апостол сказал: "Если бы я и поныне угождал людям, я не был 
бы рабом Христа". Но он перестал угождать людям и стал рабом Хри