гибнет от покоя и сохраняется от противоположного. А в довершение всего я 
притяну
сюда еще и золотую цепь, которая, по словам Гомера, есть не что иное, как 
Солнце. Он
объясняет также, что, пока есть Солнце и круговое движение, все существует и 
сохраняется
и у богов и у людей. А если бы вдруг это стало как вкопанное, то все вещи 
погибли бы и,
как говорится, все перевернулось бы вверх дном.

Теэтет. И мне кажется, Сократ, что он объясняет это именно так, как ты его 
толкуешь.

Сократ. Итак, славный юноша, попробуй уразуметь вот что. Прежде всего, что 
касается
наших глаз: ведь то, что ты называешь белым цветом, не есть что-то инородное, 
вне твоих
глаз, но ведь и в глазах его тоже нет, и ты не назначишь ему какого-либо 
определенного
места, ибо тогда, оказавшись как бы в строю, оно пребывало бы на месте, а не 
оказывалось
бы в становлении.

Теэтет. Как это?

Сократ. Будем исходить из того недавнего рассуждения, что ничто не существуют 
само по
себе как одно, - и тогда черное, белое и любой другой цвет представится нам
возникающим благодаря тому, что глаз обращается на приближающееся движение, а 
все
то, что мы называем цветом, не есть ни обращающееся, ни предмет обращения, - 
это нечто
особое, возникающее посредине между тем и другим. Или ты будешь настаивать, что
каким тебе кажется каждый цвет, таков же он и для собаки, и для любого другого 
живого
существа?

Теэтет. Клянусь Зевсом, я - нет.

Сократ. То-то. А другому человеку что бы то ни было разве представляется таким 
же, как
и тебе? Будешь ли ты настаивать на этом или скорее признаешь, что и для тебя 
самого это
не будет всегда одним и тем же, поскольку сам ты не всегда чувствуешь себя 
одинаково.

Теэтет. Я скорее склоняюсь ко второму, чем к первому.

Сократ. Далее, если бы мы измерили или потрогали что-то и оно оказалось бы 
большим,
или белым, или теплым, то, попав к кому-либо другому, оно не стало бы другим, 
во всяком
случае если бы само не изменилось. А с другой стороны, если бы то, что мы 
измерили и
потрогали, действительно было бы всем этим, то оно не становилось бы другим от
приближения другой вещи или от каких-либо ее изменений, поскольку само не 
претерпело
никаких изменений. А вот мы, мои друг, принуждены делать какие-то чудные и 
потешные
утверждения с легкой руки Протагора и всех тех, кто заодно с ним.

Теэтет. Что ты хочешь этим сказать? И к чему это?
{12}
Сократ. Возьми небольшой пример и тогда поймешь, чего я добиваюсь. Представь, 
что у
нас есть шесть игральных костей. Если мы к ним приложим еще четыре, то сможем
сказать, что их было в полтора раза больше, чем тех, что мы приложили, а если 
прибавим
двенадцать, то скажем, что их было вполовину меньше. Иные же подсчеты здесь
недопустимы. Или ты допустил бы?

Теэтет. Я- нет.

Сократ. Что же в таком случае? Если Протагор или кто-нибудь другой спросит тебя,

Теэтет, может ли . что-то сделаться больше размером или числом и в то же время 
не
увеличиться, что ты ответишь?

Теэтет. Если бы нужно было ответить, как сейчас мне это представляется, то я бы