прекрасными через прекрасное [само по себе]. Надежнее ответа нельзя, по-моему, 
дать ни
себе, ни кому другому. Опираясь на него, я ужа не оступлюсь. Да, я надежно 
укрылся от
опасностей, сказавши себе и другим, что прекрасное становится прекрасным 
благодаря
прекрасному. И тебе тоже так кажется?

— Да.

— И стало быть, большие вещи суть большие и бо'льшие суть бо'льшие благодаря
большому [самому по себе], а меньшие — благодаря малому?

— Да.

— И значит, если бы тебе сказали, что один человек головою больше другого, а 
другой
головою меньше, ты не принял бы этого утверждения, но решительно бы его 
отклонил,
заявивши так: "Я могу сказать лишь одно — что всякая вещь, которая больше 
другой вещи,
такова лишь благодаря большому, то есть она становится больше благодаря 
большому, а
меньшее становится меньшим лишь благодаря малому, то есть малое делает его 
меньшим".
А если бы ты признал, что один человек головою больше, а другой меньше, тебе 
пришлось
бы, я думаю, опасаться, как бы не встретить возражения: прежде всего в том, что 
большее у
тебя есть большее, а меньшее — меньшее по одной и той же причине, а затем и в 
том, что
большее делает большим малое, — ведь голова-то мала! А быть большим благодаря 
малому
— это уж диковина! Ну что, не побоялся бы ты таких возражений?

— Побоялся бы, — отвечал Кебет со смехом.

— Стало быть, — продолжал Сократ, — ты побоялся бы утверждать, что десять 
больше
восьми на два и по этой причине превосходит восемь, но сказал бы, что десять
превосходит восемь количеством и через количество? И что вещь в два локтя 
больше вещи
в один локоть длиною, но не на половину собственного размера? Ведь и здесь 
приходится
опасаться того же самого.

— Совершенно верно.

— Пойдем дальше. Разве не остерегся бы ты говорить, что, когда прибавляют один 
к
одному, причина появления двух есть прибавление, а когда разделяют одно — то
разделение? Разве ты не закричал бы во весь голос, что знаешь лишь единственный 
путь,
каким возникает любая вещь, — это ее причастность особой сущности, которой она
должна быть причастна, и что в данном случае ты можешь назвать лишь 
единственную
причину возникновения двух — это причастность двойке. Всё, чему предстоит 
сделаться
двумя, должно быть причастно двойке, а чему предстоит сделаться одним — единице.
 А
всяких разделений, прибавлений и прочих подобных тонкостей тебе даже и касаться 
не
надо. На эти вопросы пусть отвечают те, кто помудрее тебя, ты же, боясь, как 
говорится,
собственной тени и собственного невежества, не расставайся с надежным и верным
основанием, которое мы нашли, и отвечай соответственно. Если же кто ухватится 
за само
основание, ты не обращай на это внимания и не торопись с ответом, пока не 
исследуешь
вытекающие из него следствия и не определишь, в лад или не в лад друг другу они 
звучат.
А когда потребуется оправдать само основание, ты сделаешь это точно таким же 
образом
— положишь в основу другое, лучшее в сравнении с первым, как тебе покажется, и 
так до
{38}
тех пор, пока не достигнешь удовлетворительного результата. Но ты не станешь 
все валить
в одну кучу, рассуждая разом и об исходном понятии, и о его следствиях, как 
делают