— А еще вернее, пожалуй, — если быть последовательными — ни одна душа, Симмий,
порочности не причастна: ведь душа — это гармония, а гармония, вполне оставаясь 
самой
собою, то есть гармонией, никогда не будет причастна дисгармонии.

— Да, конечно.

— И душа не будет причастна порочности, поскольку она остается доподлинно душою.


— Можно ли сделать такой вывод из всего, что было сказано?

— Из нашего рассуждения следует, что все души всех живых существ одинаково 
хороши,
коль скоро душам свойственно оставаться тем, что они есть, — душами.

— Мне кажется, что так, Сократ.

— Но кажется ли тебе это верным? Кажется ли тебе, что мы пришли бы к такому 
выводу,
будь наше исходное положение — что душа это гармония — верно?

— Ни в коем случае!

— Пойдем дальше, — продолжал Сократ. — Что правит всем в человеке — душа,
особенности если она разумна, или что иное, как, по твоему?
{33}
— По-моему, душа.

— А правит она, уступая состоянию тела или противясь ему? Я говорю вот о чем: 
если,
например, у тебя жар и жажда, душа влечет тебя в другую сторону и не велит пить,
 если ты
голоден — не велит есть, и в тысяче других случаев мы видим, как она действует 
вопреки
телу. Так или не так?

— Именно так.

— Но разве мы не согласились раньше, что душа, если это гармония, всегда поет в 
лад с
тем, как натянуты, или отпущены, или звучат, или как-то еще размещены и 
расположены
составные части? Разве мы не согласились, что душа следует за ними и никогда не
властвует?

— Да, — отвечал Симмий, — согласились.

— Что же получается? Ведь мы убеждаемся, что она действует как раз наоборот —
властвует над всем тем, из чего, как уверяют, она состоит, противится ему чуть 
ли не во
всём и в течение всей жизни всеми средствами подчиняет своей власти и то сурово 
и
больно наказывает, заставляя исполнять предписания врача или учителя гимнастики,
 то
обнаруживает некоторую снисходительность, то грозит, то увещевает, обращаясь к
страстям, гневным порывам и страхам словно бы со стороны. Это несколько 
напоминает
те стихи Гомера, где он говорит об Одиссее:

В грудь он ударил себя и сказал раздраженному сердцу:
Сердце, смирись; ты гнуснейшее вытерпеть силу имело...

Разве, по-твоему, у него сложились бы такие стихи, если бы он думал, что душа — 
это
гармония, что ею руководят состояния тела, а не наоборот — что она сама 
руководит и
властвует и что она гораздо божественнее любой гармонии? Как тебе кажется?

— Клянусь Зевсом, Сократ, мне кажется, что ты прав!

— Тогда, дорогой мой, нам никак не годится утверждать, будто душа — своего рода
гармония: так мы, пожалуй, разойдемся и с божественным Гомером, и с самими 
собою.

— Верно, — подтвердил он.

— Вот и прекрасно, — сказал Сократ. — Фиванскую Гармонию мы как будто
умилостивили. Теперь очередь Кадма, Кебет. Как нам приобрести его 
благосклонность,