— По-видимому, да.

— Значит, наши души имеют пребывание в Аиде?

— Похоже, что так.

— Не правда ли, из двух переходов, связанных с этой парой, один совершенно 
ясен? Ведь
умирание — вещь ясная, ты со мною согласен?

— Разумеется, согласен!

— Как же мы теперь поступим? Не станем вводить для равновесия противоположный
переход — пускай себе природа хромает на одну ногу? Или же мы обязаны 
уравновесить
умирание каким-то противоположным переходом?

— Пожалуй, что обязаны.

— Каким же именно?

— Оживанием.

— Но если оживание существует, — продолжал Сократ, — то чем оно будет, это
оживание? Не переходом ли из мертвых в живые?

— Да, конечно.

— Значит, мы согласны с тобою и в том, что живые возникли из мертвых ничуть не
иначе, чем мертвые — из живых. Но если так, мы уже располагаем достаточным, на 
мой
взгляд, доказательством, что души умерших должны существовать в каком-то месте, 
откуда
они вновь возвращаются к жизни.

— Да, Сократ, мне кажется — это необходимый вывод из всего, в чем мы с тобою
согласились, — сказал Кебет.

— А вот взгляни, Кебет, еще довод в пользу того, что не напрасно, на мой взгляд,
 пришли
мы с тобою к согласию. Если бы возникающие противоположности не уравновешивали
постоянно одна другую, словно описывая круг, если бы возникновение шло по 
прямой
линии, только в одном направлении и никогда не поворачивало вспять, в
противоположную сторону, — ты сам понимаешь, что все в конце концов приняло бы
один и тот же образ, приобрело одни и те же свойства, и возникновение 
прекратилось бы.
{14}
— Нет, не понимаю. Как это? — спросил Кебет.

— Да очень просто. — отвечал Сократ. — Представь себе, например, что существует
только засыпание и что пробуждение от сна его не уравновешивает, — ты легко 
поймешь,
что в конце концов сказание об Эндимионе оказалось бы вздором и потеряло всякий
смысл, потому что и все остальное также погрузилось бы в сон. И если бы все 
только
соединялось, прекратив разъединяться, очень быстро стало бы по слову 
Анаксагора: "Все
вещи [были] вместе". И точно так же, друг Кебет, если бы все причастное к жизни
умирало, а умерев, оставалось бы мертвым и вновь не оживало, — разве не 
совершенно
ясно, что в конце концов всё стало бы мертво и жизнь бы исчезла? И если бы даже 
живое
возникало из чего-нибудь иного, а затем все-таки умирало, каким образом можно 
было бы
избегнуть всеобщей смерти и уничтожения?

— Никаким, сколько я могу судить, Сократ, — сказал Кебет. — А ты, мне кажется,
рассуждаешь совершенно верно.

— Вот и мне кажется, Кебет, что это именно так, а не как-нибудь иначе, — сказал 
Сократ,
— и что мы нисколько не обманываем себя, приходя к согласию. Поистине 
существуют и
оживание, и возникновение живых из мертвых. Существуют и души умерших, и добрым
между ними выпадает лучшая доля, а дурным — худшая.

[Аргумент второй: знание как припоминание того, что было до рождения человека]