быть мощным прекраснее всего, а бессильным - всего безобразнее. 
Сократ. Хорошо сказано! Но ради богов, Гиппий, разве и мудрость не поэтому 
прекраснее всего, а невежество всего безобразнее? 
Гиппий. А ты как думаешь, Сократ? Сократ. Погоди, мой милый; меня страх берет - 

что это мы опять говорим? 
Гиппий. Чего же ты боишься, Сократ? Теперь-то уж твое рассуждение превосходно. 
Сократ. Хотел бы я, чтобы это было так; но рассмотри со мной вместе вот что: 
разве кто может делать то, чего он не умеет, да и вообще не способен выполнить? 

Гиппий. Никоим образом; как же он сделал бы то, на что не способен? 
Сократ. Значит, те, кто ошибается и невольно совершает дурные дела, никогда не 
стали бы делать этого, если бы не были на это способны?
Гиппий. Это ясно.
Сократ. Но ведь сильные могут делать свое дело с благодаря силе? Ведь не 
благодаря же бессилию? 
Гиппий. Нет, конечно. 
Сократ. Ну а как ты скажешь: все делающие что-либо могут делать то, что они 
делают?
Гиппий. Да. 
Сократ. Но все люди, начиная с детства, делают гораздо больше дурного, чем 
хорошего, и невольно ошибаются. 
Гиппий. Это так. 
Сократ. И что же? Такую силу и такую пользу - то, что пригодно для свершения 
дурного, - мы и их назовем прекрасными или же ни в коем случае? 
Гиппий По-моему, ни в коем случае, Сократ. 
Сократ. Следовательно, Гиппий, прекрасное, видимо, не то, что обладает силой и 
нам пригодно. 
Гиппий. Но, Сократ, я говорю о тех случаях, когда что-то способно к добру и 
пригодно для этой цели. 
Сократ Значит, наше предположение, будто то, что обладает мощью, и то, что 
пригодно, тем самым прекрасно, отпадает. А душа наша, Гиппий, хотела сказать 
вот 
что: прекрасное есть и пригодное, и способное сделать нечто для блага.
Гиппий. Кажется, так. 
Сократ. Но ведь это и есть полезное. Не правда ли? 
Гиппий. Конечно. 
Сократ. Таким образом, и прекрасные тела, и прекрасные установления, и мудрость,
 
и все, о чем мы только что говорили, прекрасно потому, что оно полезно. 
Гиппий. Это очевидно. 
Сократ. Итак, нам кажется, что прекрасное есть полезное, Гиппий. 
Гиппий. Безусловно, Сократ. 
Сократ. Но ведь полезное это то, что творит благо. 
Гиппий. Вот именно.
Сократ. А то, что творит, есть не что иное, как причина, не так ли? 
Гиппий. Так. 
Сократ. Значит, прекрасное есть причина блага 
Гиппий. Вот именно. 
Сократ. Но, Гиппий, ведь причина, с Одной стороны, и причина причины, с другой 
- 
это разные вещи; причина не могла бы быть причиной причины. Рассмотри это так: 
не оказалась ли причина чем-то созидающим? 
Гиппий. Конечно. 
Сократ. Не правда ли, созидающее творит то, что возникает, а не то, что 
созидает? 
Гиппий. Это так. 
Сократ. Значит, возникающее - это одно, а созидающее - другое? 
Гиппий. Да. 
Сократ. Следовательно, причина не есть причина причины, но лишь причина того, 
что от нее возникает? 
Гиппий. Конечно. 
Сократ. Итак, если прекрасное есть причина блага, то благо возникает благодаря 
прекрасному. И мы, думается, усердно стремимся к разумному и ко всему 
остальному 
прекрасному потому, что производимое им действие и его детище, благо, достойны 
такого стремления; из того, что мы нашли, видно, что прекрасное выступает как 
бы 
в образе отца блага. 
Гиппий. Конечно, так. Ты прекрасно говоришь, Сократ. 
Сократ. А не прекрасно ли сказано мною и то, что ни отец не есть сын, ни сын не 

есть отец? 
Гиппий. Разумеется, прекрасно. 
Сократ. И как причина не есть то, что возникает, так и возникающее не есть 
причина. 
Гиппий Ты прав. 
Сократ. Клянусь Зевсом, милейший, но ведь тогда ни прекрасное не есть благо, ни 

благо не есть прекрасное. Или это тебе кажется возможным после сказанного