существо единого иногда будет присуще одному из этих видов, иногда чему-то
другому, что даже ближе к [непосредственному значению] слова "единое", тогда 
как
указанные вещи едины в возможности), так же как это следовало бы говорить об
элементе и причине, если бы надо было, с одной стороны, различать, какие вещи к
ним относятся, а с другой - давать определение самого имени. Ибо в одном смысле
элемент есть огонь (и пожалуй, само по себе также и беспредельное [2] или еще
что-то в этом роде есть элемент), а в другом смысле нет: ведь существо огня и
существо элемента не одно и то же, а как определенная вещь и естество элемент
есть огонь; слово же "элемент" обозначает нечто привходящее для огня, а именно
что что-то возникает из него как из первоосновы. То же можно сказать и о
причине, и о едином, и обо всем подобном им. Поэтому и быть единым - значит 
быть
неделимым именно как определенным нечто и существующим отдельно либо
пространственно, либо по виду, либо в мысли; иначе говоря, это значит быть 
целым
и неделимым, а скорее всего быть первой мерой для каждого рода, главным образом
для количества; ведь отсюда [это значение единого] перешло на другие [роды
{93}
сущего]. Мера есть то, чем познается количество; а количество как таковое
познается или через единое, или через число [3] а всякое число - через единое,
так что всякое количество как таковое познается через единое, и то первое, чем
познаются количества, есть само единое; а потому единое есть начало числа как
такового. Отсюда и во всех остальных областях мерой называется то первое, чем
каждая вещь познается, и для каждого мерой служит единое - в длине, в ширине, в
глубине, в тяжести, в скорости ("тяжесть" и "скорость" одинаково применимы к
противоположностям, ибо каждая из них имеет двоякое значение; так, тяжесть
приписывается и тому, что имеет хоть какой-либо вес, и тому, что имеет
чрезвычайно большой вес, а скорость - и тому, что совершает хоть какое-либо
движение, и тому, что движется чрезвычайно быстро: ведь есть некоторая скорость
и у того, что движется медленно, а тяжесть - у более легкого).
Так вот, во всех этих случаях мерой и началом служит нечто единое и неделимое,
ибо и при измерении линий мы как неделимой пользуемся линией величиною в одну
стопу: всюду в качестве меры ищут нечто единое и неделимое, а таково простое 
или
по качеству, или по количеству. А где представляется невозможным что-то отнять
или прибавить, там мера точна (поэтому мера числа самая точная: ведь единица
принимается как нечто во всех отношениях неделимое); а во всех остальных 
случаях
стараются брать эту меру как образец: у стадия, у таланта и вообще у того, что
покрупнее, бывает менее заметно, когда что-то прибавляют к ним или отнимают от
них, чем у величины меньших размеров. Поэтому все делают мерой то, что как
первое по свидетельству чувственного восприятия не допускает [такого 
прибавления
или отнятия],- и для жидкого и сыпучего, и для имеющего тяжесть или величину, и
полагают, что знают количество, когда знают его с помощью этой меры. Равным
образом и движение измеряют простым и наиболее быстрым движением, так как оно
занимает наименьшее время; поэтому в учении о небесных светилах за начало и 
меру
берется такое единое (а именно: в основу кладется равномерное и наиболее 
быстрое
движение - движение неба, и по нему судят обо всех остальных), в 
музыке-четверть
тона (так как она наименьший тон), а в речи-отдельный звук. И все это - единое
не в том смысле, что оно обще им всем, а в указанном выше смысле [4]
Мера, однако, не всегда бывает одна по числу; иногда мер больше, например:
имеется два вида четверти тона, различающиеся между собой не на слух, а своими
числовыми соотношениями [5] и звуков, которыми мы производим измерение,
несколько, а также диагональ квадрата и его сторона измеряются двоякой мерой,
равно как и все [несоизмеримые] величины. Таким образом, единое есть мера всех
вещей, потому что мы узнаем, из чего состоит сущность, когда производим деление
либо по количеству, либо по виду. И единое неделимо потому, что первое в каждом
[роде вещей] неделимо. Однако не все единое неделимо в одинаковом смысле,
например стопа и единица: последняя такова во всех отношениях, а первую надо
относить к тому, что неделимо лишь для чувственного восприятия, как это было 
уже
сказано: ведь, собственно говоря, все непрерывное делимо.
Мера всегда однородна с измеряемым: для величин мера - величина и в отдельности
для длины - некоторая длина, для ширины - ширина, для звука - звук, для тяжести
- тяжесть, для единиц - единица (именно так это надо принять, а не говорить, 
что
мера чисел есть число; правда, это было бы необходимо, если бы отношение [6]
здесь было такое же, [как и в других примерах]; но дело в том, что требование
здесь неодинаковое, а такое, как если бы кто требовал, чтобы мерою единиц были
единицы, а не единица; число [7] же есть некоторое множество единиц).
По той же самой причине мы называем также знание и чувственное восприятие мерою
вещей, а именно потому, что мы нечто познаем при посредстве их, хотя они скорее
измеряются [8], чем измеряют. Но с нами получается так, как будто кто-то другой
измеряет нас, и мы узнаем свой рост благодаря тому, что столько-то раз
прикладывают к нам меру длины - локоть. Прота-гор же говорит: "Человек есть