единого, а
все небо, как было сказано, - это числа.
{7}
Другие пифагорейцы утверждают, что имеется десять начал, расположенных попарно:
предел и беспредельное, нечетное и четное, единое и множество, правое и левое, 
мужское
и женское, покоящееся и движущееся, прямое и кривое, свет и тьма, хорошее и 
дурное,
квадратное и продолговатое. Такого же мнения, по-видимому, держался и Алкмеон 
из
Кретона, и либо он заимствовал это учение у тех пифагорейцев, либо те у него. 
Ведь
Алкмеон достиг зрелого возраста, когда Пифагор был уже стар, а высказался он 
подобно
им. Он утверждает, что большинство свойств, с которыми сталкиваются люди, 
образуют
пары, имея в виду в отличие от тех пифагорейцев не определенные 
противоположности, а
первые попавшиеся, например: белое - черное, сладкое - горькое, хорошее - 
дурное,
большое - малое. Об остальных же противоположностях он высказался неопределенно,

пифагорейцы же прямо указали, сколько имеется противоположностей и какие они.

Итак, и от того и от другого учения мы можем почерпнуть, что противоположности 
суть
начала существующего; но сколько их и какие они - это мы можем почерпнуть у 
одних
только пифагорейцев. Однако, как можно эти начала свести к указанным выше 
причинам,
это у них отчетливо не разобрано, но, по-видимому, они определяют элементы как
материальные ибо, говорят они, из этих элементов как из составных частей и 
образована
сущность.

Итак, на основании сказанного можно в достаточной степени судить об образе 
мыслей
древних, указывавших больше одного элемента природы. Есть, однако, и такие, 
которые
высказались о Вселенной как с единой природе, но не все одинаково - ни в смысле
убедительности сказанного, ни в отношении существа дела [kataten physin). 
Правда,
рассуждать о них вовсе не уместно теперь, когда рассматриваем причины [ибо они 
говорят
о едином не так, как те размышляющие о природе философы, которые, хотя и 
принимают
сущее за единое, тем не менее, выводя [Вселенную] из единого как из материи,
присоединяют [к единому] движение, по крайней мере когда говорят о 
происхождении
Вселенной, а эти утверждают, что она неподвижна). Но вот что во всяком случае 
подходит
к настоящему исследованию. Парменид, как представляется, понимает единое как
мысленное [logos), а Мелисс-как материальное. Поэтому первый говорит. что оно
ограниченно, второй - что оно беспредельно; а Ксенофан, который раньше их (ибо
говорят, что Парменид был его учеником) провозглашал единство, ничего не 
разъяснял и,
кажется, не касался природы единого ни в том, ни в другом смысле, а, обращая 
свои взоры
на все небо, утверждал, что единое - это бог. Этих философов, если исходить из 
целей
настоящего исследования, надлежит, как мы сказали, оставить без внимания, .
притом
двоих, а именно Ксенофана и Мелисса, даже совсем - как мыслящих более грубо; 
что же
касается Парменида, то он, кажется, говорит с большей проницательностью. 
Полагая, что
наряду с сущим вообще нет никакого не-сущего, он считает, что с необходимостью
существует [только] одно, а именно сущее, и больше ничего (об этом мы яснее 
сказали в
сочинении о природе). Однако, будучи вынужден сообразоваться с явлениями и
признавая, что единое существует как мысленное, а множественность - как 
чувственно
воспринимаемое, он затем устанавливает две причины или два начала - теплое и
холодное, словно говорит об огне и земле; а из этих двух он к сущему относит 
теплое, а
другое начало - к несущему.

Итак, вот что мы почерпнули из сказанного ранее и у мудрецов, уже занимавшихся
выяснением этого вопроса: от первых из них - что начало телесное (ведь вода, 
огонь и