утверждениях и отрицаниях), либо дело так обстоит не во всех случаях, а в
некоторых так, в некоторых же не так. И если не во всех случаях, то 
относительно
{34}
тех утверждений и отрицаний, с которыми дело так не обстоит, имеется согласие;
если же так обстоит дело во всех случаях, то опять-таки либо относительно чего
допустимо утверждение, относительно того допустимо и отрицание, и относительно
чего допустимо отрицание, относительно того допустимо и утверждение, либо
относительно чего утверждение допустимо, относительно того, правда, допустимо
отрицание, но относительно чего допустимо отрицание, не всегда допустимо
утверждение. А если имеет место этот последний случай, то, надо полагать, есть
нечто явно не-сущее, и это положение было бы достоверным; а если не-бытие есть
что-то достоверное и понятное, то еще более понятным было бы противолежащее ему
утверждение. Если же одинаково можно утверждать то, относительно чего имеется
отрицание, то опять-таки либо необходимо говорят правильно, когда разделяют
утверждение и отрицание (например, когда утверждают, что нечто бело и, наоборот,

что оно не бело), либо не говорят правильно. И если не говорят правильно, когда
их разделяют, то в этом случае ни то ни другое не высказывается, и тогда ничего
не существует (но как могло бы говорить или ходить то, чего нет?); кроме того,
все было бы тогда одним [и тем же], как сказано уже раньше, и одним и тем же
были бы и человек, и бог, и триера, и противоречащее им (в самом деле, если
противоречащее одно другому будет одинаково высказываться о каждом, то одно
ничем не будет отличаться от другого, ибо если бы оно отличалось, то это 
отличие
было бы истинным [для него] и присуще лишь ему). Но точно такой же вывод
получается, если можно высказываться правильно, когда разделяют утверждение и
отрицание; и, кроме того, получается, что все говорят и правду инеправду, и, 
кто
это утверждает, caм должен признать, что он говорит неправду. В то же время
очевидно, что в споре с ним речь идет ни о чем: ведь он не говорит ничего
[определенного]. Действительно, он не говорит да или нет, а говорит и да и нет 
и
снова отрицает и то и другое, говоря, что это не так и не этак, ибо иначе уже
имелось бы что-то определенное. Далее, если в случае истинности утверждения
ложно отрицание, а в случае истинности отрицания ложно утверждение, то не может
быть правильным, если вместе утверждается и отрицается одно и то же. Но может
быть, скажут, что мы этим утверждаем то, что с самого начала подлежало
доказательству (to keimenon).
Далее, ошибается ли тот, кто считает, что дело таким-то образом либо обстоит,
либо не обстоит, и говорит ли правду тот, кто принимает и то и другое вместе?
Если этот последний говорит правду, то какой смысл имеет утверждение, что
природа вещей именно такова? И если он говорит неправду, а более прав тот, кто
придерживается первого взгляда, то с существующим дело уже обстоит определенным
образом, и можно сказать (an), что это истинно и не может в то же время быть
неистинным. Если же все одинаково говорят и неправду и правду, то тому, кто так
считает, нельзя будет что-нибудь произнести и сказать, ибо он вместе говорит и
да и нет. Но если у него нет никакого мнения, а он только одинаково что-то
полагает и не полагает, то какая, в самом деле, разница между ним и ребенком? А
особенно это очевидно из того, что на деле подобных взглядов не держится никто:
ни другие люди, ни те, кто высказывает это положение. Действительно, почему
такой человек идет в Мегару, а не остается дома, воображая, что туда идет? И
почему он прямо на рассвете не бросается в колодезь или в пропасть, если
окажется рядом с ними, а совершенно очевидно проявляет осторожность, вовсе не
полагая, таким образом, что попасть туда одинаково нехорошо и хорошо? Стало
быть, ясно, что одно он считает лучшим, а другое - не лучшим. Но если так, то
ему необходимо также признавать одно человеком, другое нечеловеком, одно
сладким, другое несладким. Ведь не все он ищет и принимает одинаковым образом,
когда, полагая, что хорошо бы, [например], выпить воды или повидать человека,
после этого ищет их; а между тем он должен был бы считать все одинаковым, если
одно и то же было бы одинаково и человеком, и нечеловеком. Но, как было сказано,

всякий человек, совершенно очевидно, одного остерегается, а другого нет. 
Поэтому
все, по-видимому, признают, что дело обстоит вполне определенно (haples), если
не со всем, то с тем, что лучше и хуже. Если же люди признают это не на
основании знания, а на основании одного лишь мнения, то тем более им необходимо
{35}
заботиться об истине, как и больному нужно гораздо больше заботиться о здоровье,

чем здоровому, ибо тот, у кого одно лишь мнение, в сравнении со знающим не 
может
здраво относиться к истине.
Далее, пусть все сколько угодно обстоит "так и [вместе с тем] не так", все же
"большее" пли "меньшее" имеется в природе вещей; в самом деле, мы не можем
одинаково назвать четными число "два" и число "три", и не в одинаковой мере
заблуждается тот, кто принимает четыре за пять, и тот, кто принимает его за
тысячу. А если они заблуждаются неодинаково, то ясно, что один заблуждается
меньше, и, следовательно, он больше прав. Если же большая степень ближе, то
должно существовать нечто истинное, к чему более близко то, что более истинно.