только есть и каких нет; а если спорящий делает это, то уже нет обсуждения.
И вообще те, кто придерживается этого взгляда, на деле отрицают сущность и суть
бытия вещи: им приходится утверждать, что все есть привходящее и что нет бытия
человеком или бытия живым существом в собственном смысле. В самом деле, если
что-то есть бытие человеком в собственном смысле, то это не бытие не-человеком
или небытие человеком (и то и другое ведь отрицания первого), ибо одним было
означенное, а это было сущностью чего-то. Означать же сущность чего-то имеет 
тот
смысл, что бытие им не есть нечто другое. Если же бытие человеком в собственном
смысле значит бытие не-человеком в собственном смысле или небытие человеком в
собственном смысле, то бытие человеком будет чем-то еще другим. А потому те, 
кто
придерживается этого взгляда, должны утверждать, что ни для одной вещи не может
быть такого [обозначающего сущность] определения, а что все есть привходящее.
{33}
Ведь именно этим отличаются между собой сущность и привходящее; так, например,
бледное есть нечто привходящее для человека, потому что он бледен, но он не 
есть
сама бледность. Если же обо всем говорилось бы как о привходящем, то не было бы
ничего первого, о чем [что-то сказывается], раз привходящее всегда означает
нечто высказываемое о некотором предмете. Приходилось бы, стало быть, идти в
бесконечность. Но это невозможно, так как связывать друг с другом можно не 
более
двух привходящих свойств. В самом деле, привходящее не есть привходящее для
привходящего, разве только когда оба суть привходящее для одного и того же; я
имею в виду, например, что бледное образованно, а образованное бледно, 
поскольку
оба они привходящее для человека. Но "Сократ образован" имеет не тот смысл, что
то и другое- ["Сократ" и "образованный"] - привходящи для чего-то другого. 
Стало
быть, так как об одних привходящих свойствах говорится в этом смысле, а о 
других
- в ранее указанном смысле, то привходящее, о котором говорится в таком смысле,
в каком бледное есть привходящее для Сократа, не может восходить до
бесконечности, как, например, для бледного Сократа нет другого еще привходящего
свойства, ибо из всей совокупности привходящих свойств не получается чего-либо
единого. Но и для "бледного", конечно, не будет какого-то иного привходящего,
например "образованное". Ведь "образованное" есть привходящее для "бледного " 
не
больше, чем "бледное" есть привходящее для "образованного"; и вместе с тем было
установлено, что имеется привходящее в этом смысле и есть привходящее в том
смысле, в каком "образованное" есть привходящее для Сократа; в этом же 
последнем
смысле привходящее не есть привходящее для привходящего, а таково лишь
привходящее в первом смысле; следовательно, не все будет сказываться как
привходящее. Таким образом, и в этом случае должно существовать нечто,
означающее сущность. А если так, то доказано, что противоречащее одно другому 
не
может сказываться вместе.
Далее, если относительно одного и того же вместе было бы истинно все
противоречащее одно другому, то ясно, что все было бы одним [и тем же].
Действительно, одно и то же было бы и триерой, и стеной, и человеком, раз
относительно всякого предмета можно нечто одно и утверждать и отрицать, как это
необходимо признать тем, кто принимает учение Протагора. И в самом деле, если
кто считает, что человек не есть триера, то ясно, что он не триера. Стало быть,
он есть также триера, раз противоречащее одно другому истинно. И в таком случае
получается именно как у Анаксагора: "все вещи вместе", и, следовательно, ничего
не существует истинно. Поэтому они, видимо, говорят нечто неопределенное, и,
полагая, что говорят о сущем, они говорят о не-сущем, ибо неопределенно то, что
существует в возможности, а не в действительности. Но им необходимо все и
утверждать и отрицать. Действительно, нелепо, если относительно каждого 
предмета
отрицание его допустимо, а отрицание чего-то другого - того, что ему не присуще,

- недопустимо. Так, например, если о человеке правильно сказать, что он не
человек, то ясно, что правильно сказать, что он или триера, или не триера. Если
правильно утверждение, то необходимо правильно и отрицание; а если утверждение
недопустимо, то во всяком случае [соответствующее] отрицание будет скорее
допустимо, нежели отрицание самого предмета. Если поэтому допустимо даже это
отрицание, то допустимо также и отрицание того, что он триера; а если это
отрицание, то и утверждение.
Вот какой вывод получается для тех, кто высказывает это положение, а также
вывод, что нет необходимости [в каждом случае] или утверждать, или отрицать. В
самом деле, если истинно, что кто-то есть человек и не-человек, то ясно, что
истинно также то, что он не есть ни человек, ни не-человек, ибо для двух
утверждений имеются два отрицания, а если указанное утверждение есть одно
высказывание, состоящее из двух, то одним будет и отрицание, противолежащее
этому утверждению.
Далее, либо дело обстоит во всех случаях так, как они говорят, тогда нечто есть
и белое и не-белое, и сущее и не-сущее (и то же можно сказать о всех других