|
еловека пришлого,
Тотчас к нему пристанут с переспросами,
Чтоб сбился бедный с толку и запутался
В противоречьях, сходствах, заключениях,
Потоплен в бездне мудрости блуждающей.
Мнесимах в «Алкмеоне»:
Мы Аполлона чтим пифагорически:
В чем есть душа, того к столу не требуем.
Аристофонт в «Пифагорейце»:
Он видел всех, спускаясь в преисподнюю,
И ах, он говорит, какая разница
Меж мертвецами и пифагорейцами!
Лишь их зовет к столу
за благочестие Плутон-владыка.
— Странный вкус, поистине:
С подобной мразью тешиться приятельством!
И еще там же:
Пьют воду, а едят сырые овощи;
Плащи их вшивы, тело их немытое,—
Никто другой не снес бы этой участи!
Погиб Пифагор вот каким образом. Он заседал со своими ближними в доме Милона,
когда случилось, что кто-то из не допущенных в их общество34, позавидовав,
поджег этот дом (а иные уверяют, будто это сделали сами кротонцы, остерегаясь
грозящей им тирании). Пифагора схватили, когда он выходил,— перед ним оказался
огород, весь в бобах, и он остановился: «Лучше плен, чем потоптать их,— сказал
он,— лучше смерть, чем прослыть пустословом». Здесь его настигли и зарезали;
здесь погибла и большая часть его учеников, человек до сорока; спаслись лишь
немногие, в том числе Архипп Тарентский и Лисид, о котором уже упоминалось.
Впрочем, Дикеарх утверждает, что Пифагор умер беглецом в метапонтском святилище
Муз, сорок дней ничего не евши35; и Гераклид (в «Обзоре Сатаровых
"Жизнеописаний"») рассказывает, будто, похоронив Ферекида на Делосе, Пифагор
воротился в Италию, застал там Килона Кротонского за пышным пиршеством36 и, не
желая это пережить, бежал в Метапонт и умер от голодания. А Гермипп
рассказывает, что была война между акрагантянами и сиракузянами и Пифагор с
ближними выступил во главе акрагантян, а когда началось бегство, он попытался
обогнуть стороной бобовое поле и тут был убит сиракузянами; остальные же его
ученики, человек до тридцати пяти, погибли при пожаре в Таренте, где они
собирались выступить против государственных властей.
Тот же Гермипп передает и другой рассказ о Пифагоре: появившись в Италии,
говорит он, Пифагор устроил себе жилье под землей, а матери велел записывать на
дощечках все, что происходит и когда, а дощечки спускать к нему, пока он не
выйдет. Мать так и делала; а Пифагор, выждав время, вышел, иссохший, как скелет,
предстал перед народным собранием и заявил, будто пришел из Аида, а при этом
прочитал им обо всем, что с ними случилось. Все были потрясены прочитанным,
плакали, рыдали, а Пифагора почли богом и даже поручили ему своих жен, чтобы те
у него чему-нибудь научились; их прозвали «пифагорейками». Так говорит Гермипп.
У Пифагора была жена по имени Феано, дочь Бронтина Кротонского (а другие
говорят, что Бронтину она была женой, а Пифагору ученицею), и была дочь по
имени Дамо, как о том говорил Лисид в письме к Гиппасу: «Многие мне говорят,
будто ты рассуждаешь о философии перед народом, что всегда осуждал Пифагор,
ведь и дочери своей Дамо он доверил свои записки лишь с наказом никому не
давать их из дому. И хоть она могла продать его сочинения за большие деньги,
она того не пожелала, предпочтя золоту бедность и отцовский завет, а ведь она
была женщина!» Был у них также сын Телавг, который стал преемником отца и (по
некоторым известиям) учителем Эмпедокла; недаром Эмпедокл, по словам Гиппобота,
говорит:
Славный Телавг, дитя Феано,
дитя Пифагора!
Телавг, говорят, не оставил сочинений, а мать его Феано оставила. Она же,
говорят, на вопрос: «На который день очищается женщина после мужчины?» —
сказала: «После своего мужа — тотчас, а после чужого — никогда». Женщине,
которая идет к своему мужу, она советовала вместе с одеждою совлекать и стыд37,
а, вставая, вместе с одеждою облекаться и в стыд. Ее переспросили: «Во что?» —
она ответила: «В то, что дает мне право зваться женщиною»38.
Пифагор же, по словам Гераклида, сына Сарапио-на, скончался в восемьдесят лет,
в согласии с собственной росписью возрастов39, хоть по большей части и
утверждается, будто ему было девяносто. У нас о нем есть такие шутливые стихи:
Одушевленных созданий
не трогаешь хищной рукою
Ты не один, Пифагор: делаем то же и мы.
В том, что проварено, в том,
что зажарено, в том, что под солью,
Верно уж, нету души,—
есть лишь законная снедь.
И еще:
Был Пифагор такой уж мудрец,
что пищу мясную
В рот принимать не желал —
грех-де неправедный в том!
Всем остальным он, однако же,
мясо давал без запрета —
«Сам,— говорил,— не грешу:
пусть остальные грешат!»
И еще:
Если ты хочешь постичь умом своим
дух Пифагора —
Взгляд обрати лишь на щит,
с коим сражался Эвфорб.
«Жил я до жизни моей!» —
таково Пифагорово слово,
Что ж! Коли был он, не быв,—
стало быть, был он ничто.
И еще, о кончине его:
Горе, горе! Зачем, Пифагор,
ты бобам поклонялся?
Вот и погиб ты среди собственных учеников.
Не пожелал ты пятою попрать бобовое поле
И на распутье ты пал
под акрагантским мечом40.
Расцвет его приходится на 60-ю олимпиаду, а установления его держались еще
девять или десять поколений41 — ибо последними из пифагорейцев были те, которых
еще застал Аристоксен: Ксенофил из фракийской Халкидики, Фантон Флиунтский,
Эхекрат, Диокл и Полимнаст — тоже из Флиунта; они были слушателями Филолая и
Еврита Тарентских.
Пифагоров было четверо, и жили они одновременно и неподалеку: первый —
кротонец, человек тиранического склада; второй — флиунтянин, занимавшийся
телесными упражнениями (умаститель, как говорят иные); третий — закинфянин;
четвертый — тот, о ком шла речь, кто открыл таинс
|
|