философов древности. Его жизнь почти совпадает с одним из наиболее 
бедственных периодов в римской истории. Вскоре после его рождения армия 
осознала свою силу и ввела в практику избрание императоров за денежное 
вознаграждение; затем их убивали, чтобы иметь случай возобновить торговлю 
империей. Это занятие мешало солдатам защищать границы и облегчало энергичные 
вторжения германцев с севера и персов с востока. Война и эпидемия уменьшили 
население империи почти на треть, в то время как увеличившиеся налоги и 
уменьшившиеся ресурсы вызвали финансовый крах даже в тех провинциях, куда 
вражеские войска не проникали. Города, которые были носителями культуры, 
пострадали особенно сильно; состоятельные граждане в большом числе убегали, 
чтобы спастись от сборщиков налогов. Лишь в период после смерти Плотина порядок 
был восстановлен, и империя временно была спасена решительными мерами 
Диоклетиана и Константина.

Обо всем этом нет упоминания в работах Плотина. Он отвернулся от зрелища 
разорения и нищеты в реальном мире, чтобы созерцать вечный мир блага и красоты. 
В этом он находился в согласии со всеми наиболее серьезными людьми своего века. 
Для всех них — и христиан, и язычников — мир практических дел одинаково кажется 
не дающим надежды и только «Иной Мир» представляется достойным преданности. Для 
христианина «Иной Мир» был Царством Небесным, обретаемым после смерти; для 
платоника — это был вечный мир идей, причем реальный мир противопоставлялся 
миру иллюзорной видимости. Христианские теологи объединили эти точки зрения и 
приняли многое из философии Плотина. Настоятель Инге (Inge) в своей священной 
книге о Плотине правильно подчеркивает, чем христианство обязано Плотину. 
«Платонизм, — говорит он, — является частью жизненной основы христианской 
теологии, с которой никакая другая философия, я позволю себе сказать, не 
сработается без трений». Нет, говорит он, «абсолютно никакой возможности 
отрезать платонизм от христианства, не разорвав христианство на куски». Он 
указывает, что св. Августин отзывается о системе Платона как о «чистейшей и 
самой блестящей из всех систем философии» и о Плотине как о человеке, в котором 
«снова живет Платон» и который, если бы он жил немного позднее, «изменил бы 
несколько слов и фраз и стал христианином». Св. Фома Аквинский, согласно 
настоятелю Инге, «ближе к Плотину, чем к подлинному Аристотелю».

В соответствии со сказанным, Плотин весьма важен в историческом аспекте как 
человек, оказавший влияние на формирование христианства средних веков и 
католической теологии. Историк, говоря о христианстве, должен обязательно 
постараться понять те очень большие перемены, которым оно подвергалось, и то 
разнообразие форм, которые оно могло принять даже в одну и ту же эпоху. 
Христианство синоптического евангелия почти свободно от метафизики. В этом 
отношении христианское учение в современной Америке похоже на примитивное 
христианство; платонизм чужд широко распространенным в США мыслям и чувствам, и 
большинство американских христиан гораздо более занято своими обязанностями 
здесь, на земле, и социальным изменением в повседневном мире, чем 
трансцендентальными надеждами, утешавшими людей, когда все земное внушало 
отчаяние. Я говорю не о каких-либо изменениях в догматах, но о разнице в том, 
чему больше придавалось значение и к чему больше проявлялся интерес. 
Современный христианин не сможет понять христианства прошлых эпох, если он не 
поймет, как велика эта разница. Поскольку наш очерк является историческим, мы 
интересуемся имевшими силу верованиями прошлых столетий, и в отношении этих 
верований нельзя не согласиться с тем, что говорит настоятель Инге о влиянии 
Платона и Плотина.

Однако философия Плотина важна не только исторически. Она представляет лучше, 
чем любая другая философия, важный тип теорий. Значение философской системы 
можно оценивать по разным основаниям. Самый первый и наиболее очевидный довод 
тот, когда мы считаем ту или иную философскую систему истинной. Немногие из 
изучающих философию в наше время расценивали бы так философскую систему 
Плотина; в этом отношении настоятель Инге является редким исключением. Но 
истина — не единственное достоинство, которым может обладать метафизика. 
Метафизика может иметь красоту, и последнюю, конечно, можно найти в 
метафизической системе Плотина; там есть места, которые напоминают завершающие 
строфы дантовского «Рая», и с ними почти ничто не может сравниться в литературе.

		Его описания вечного мира 
великолепия		Для нашей возвышенной фантазии 
представляют		Ту безмятежную песнь чистой совести,
		Которую я пою перед сапфирно-синим 
троном		Тому, кто на нем восседает.

Философия важна и потому, что она хорошо выражает то, чему люди в определенном 
настроении или при определенных обстоятельствах склонны поверить. Несложные 
чувства радости и скорби являются объектом не философии, но скорее простейшей 
поэзии и музыки. Только радость и скорбь, сопровождаемые размышлениями о 
Вселенной, порождают метафизические теории. Человек может быть веселым 
пессимистом или меланхоличным оптимистом. Вероятно, Сэмюэл Батлер может служить 
примером первого; Плотин же является великолепным примером второго. В том веке, 
в каком он жил, несчастье было непосредственным и насильственным, в то время 
как счастье, если только оно вообще достижимо, следовало искать в размышлении о 
таких вещах, которые далеки от чувственных впечатлений. Такое счастье всегда 
несет в себе элемент напряжения; оно совсем не похоже на простое счастье 
ребенка. А поскольку оно берется не из повседневного мира, а из размышлений и 
воображения, оно требу