мораль возвышенна 
и носит вне-мировой характер; в таком положении, когда высший долг человека — 
сопротивляться титанической власти, трудно было бы найти что-либо более 
способное помочь этому. В некоторых отношениях, к примеру, в признании братства 
людей и в учении о равноправии рабов, оно выше, чем все, что можно найти у 
Платона или Аристотеля, или у какого-либо другого философа, чьи идеи 
вдохновлены городом-государством. Действительный мир во времена Эпиктета был 
гораздо ниже Афин Перикла; но существующее зло дало простор его вдохновению, и 
его идеальный мир выше, чем у Платона, подобно тому как его действительный мир 
ниже, чем Афины V века.

«Размышления» Марка Аврелия начинаются с признания того, чем он обязан своему 
деду, отцу, приемному отцу, различным учителям и богам. Иные из высказанных им 
признаний забавны. Он научился (по его словам) от Диогнета не слушать чародеев; 
от Рустика — не писать стихов; от Секста — вести себя серьезно, без аффектации; 
от Александра Грамматика — не исправлять чужие грамматические ошибки, но 
употреблять тут же правильное выражение; от Александра Платоника — не извинять 
занятостью запоздание с ответом на письмо; от своего приемного отца — не 
влюбляться в мальчиков. Богам он обязан (так продолжает он) тем, что не слишком 
долго воспитывался вместе с сожительницей своего деда и не слишком рано доказал 
свою мужественность; что его дети не глупы и не уродливы физически; что его 
жена послушна, нежна и проста и что, занявшись философией, он не потерял 
времени на изучение истории, силлогизмов или астрономии.

То, что в «Размышлениях» лишено личного, близко согласуется с Эпиктетом. Марк 
Аврелий сомневается в бессмертии, но говорит, как мог бы сказать христианин: 
«Раз возможно, что тебе придется расстаться с жизнью сию минуту, соответственно 
упорядочи всякое действие и мысль». Жизнь в гармонии со Вселенной — вот благо; 
а гармония со Вселенной есть то же самое, что повиновение воле Бога.



«Мир! Все, что гармонирует с тобой, пристало и мне, и ничто для тебя 
заблаговременное и для меня не наступает слишком рано или слишком поздно. 
Природа! Все созревающее в смене твоих времен — мне на потребу. Все исходит от 
тебя, все пребывает в тебе, все к тебе возвращается. Герой пьесы говорит: „О 
возлюбленный град Кекропса!” Неужели же ты не скажешь: „О возлюбленный град 
Зевса!”?»

Отсюда видно, что Град Божий св. Августина частично заимствован у языческого 
императора.

Марк Аврелий убежден, что Бог дает каждому человеку особого доброго гения в 
руководители, — вера, которая возрождается в образе христианского 
ангела-хранителя. Он находит утешение в идее Вселенной как тесно связанного 
целого; это, говорит он, единое, живое существо, обладающее единой субстанцией 
и единой душой. Один из его афоризмов гласит: «Чаще размышляй о связи всех 
вещей, находящихся в мире, и об их взаимоотношении». «Что бы ни случилось с 
тобой — оно предопределено тебе из века. И сплетение причин с самого начала 
связало твое существование с данным событием». С этим у него уживается, как это 
ни противоречит его положению в римском государстве, стоическая вера в 
человеческий род как единое сообщество: «Для меня, человека из рода Антониев, 
град и отечество — Рим, но как для просто человека — мир». Здесь та трудность, 
какую мы находим у всех стоиков, связанная с попыткой примирить детерминизм со 
свободой воли. «Люди существуют друг для друга», — говорил он, когда думал о 
своем долге правителя. «Порок одного человека не причиняет вреда другому», — 
говорит он в том же месте, размышляя о доктрине, согласно которой одна только 
добродетель есть благо. Он нигде не приходит к заключению, что добродетельность 
одного человека не приносит блага другому и что сам он не причинил бы зла 
никому, кроме себя самого, будь он таким же плохим императором, как Нерон; и 
все же это заключение как будто напрашивается.



«Человеку свойственно, — говорит он, — любить и заблуждающихся. Ты достигнешь 
этого, если проникнешься мыслью, что они сродни тебе, что прегрешают они по 
неведению и против своей воли, что еще немного, и тебя, и их настигнет смерть и 
что никто из них — это самое главное — не причинил тебе вреда, ибо не сделал 
твое руководящее начало худшим, нежели оно было до того».


И еще: «Люби человечество. Следуй Богу... И этого достаточно, чтобы помнить, 
что Закон правит всем».

Эти положения очень ясно выражают врожденные противоречия этики и теологии 
стоиков. С одной стороны, Вселенная есть жестко детерминированное единое целое, 
в котором все, что случается, — результат предшествующих причин. С другой 
стороны, индивидуальная воля совершенно автономна и никто не может быть 
принужден к греху внешними причинами. Это одно противоречие. Есть и другое, 
тесно с ним связанное. Поскольку воля автономна и только добродетельная воля 
хороша, один человек не может причинить ни добра, ни зла другому; отсюда: 
благожелательность — это иллюзия. Кое-что надо сказать о каждом из этих 
противоречий.

Противоречие между свободой воли и детерминизмом — одно из тех, которые 
проходят через философию от ранних времен до наших дней, принимая разные 
обличья в разные времена. Сейчас у нас речь идет о форме этого противоречия в 
стоицизме.

Я думаю, что стоик, если бы мы могли повести с ним беседу по сократовскому 
методу, защищал бы свои взгляды примерно так: Вселенная есть единое 
одухотворенное Существо, имеющее душу и могущее быть названным также Богом или 
Разумом. Как нечто целое это Существо свободно. Бог решил с самого начала, что 
Он будет действовать согласно установленным общим законам, но Он избрал такие 
законы, которые могли бы прине