, но не трать на них нисколько больше, чем теперь 
тратишь на меня в год». Во втором говорится: «В этот счастливый и вместе с тем 
последний день моей жизни я пишу вам следующее. Страдания при мочеиспускании и 
кровавый понос идут своим чередом, не оставляя своей чрезмерной силы. Но всему 
этому противоборствует душевная радость при воспоминании бывших у нас 
рассуждений. А ты, достойно твоего с отроческих лет расположения ко мне и к 
философии, заботься о детях Метродора». Метродор — один из первых его учеников 
— умер; Эпикур обеспечил его детей в своем завещании.

Хотя Эпикур был мягок и добр по отношению к большинству людей, иная сторона его 
характера проявляется в отношениях с философами, в особенности с теми, которым 
он мог считать себя обязанным. «Я, со своей стороны, полагаю, — говорил он, — 
что эти горланы подумают, что я — ученик Моллюска и слушал его учение вместе с 
какими-нибудь мальчишками, бывшими с похмелья. А действительно, он был скверный 
человек и занимался такими вещами, посредством которых нельзя достичь мудрости» 
[196 - Там, где это возможно, я воспользовался переводами Оутса (The Stoic and 
Epicurean Philosophers, by W. J. Oates, p. 47).]. Он никогда не признавал, 
насколько он обязан Демокриту, а что до Левкиппа, то он уверял, что такого 
философа не было, без сомнения, подразумевая не то, что не было такого человека,
 но что человек этот не был философом. Диоген Лаэртский приводит целый список 
бранных эпитетов, которые Эпикур, как предполагалось, применял к большинству 
самых знаменитых своих предшественников. С отсутствием великодушия по отношению 
к другим философам сочетается другой серьезный недостаток, а именно — 
диктаторский догматизм. Его последователи должны были усвоить нечто вроде кредо,
 включающего его доктрину, которую они должны были принять безоговорочно. Ни 
один из них до самого конца существования школы Эпикура не добавил и не изменил 
ничего. Когда Лукреций 200 лет спустя переложил философию Эпикура на язык 
поэзии, он не добавил — насколько можно судить — ничего теоретического к учению 
главы школы. Везде, где можно провести сравнение, изложение Лукреция точно 
совпадает с оригиналом, и принято считать, что в остальном он, вероятно, 
заполняет провалы в нашем знании, образовавшиеся в результате утери всех 300 
книг Эпикура. От творений Эпикура ничего не осталось, кроме нескольких писем, 
некоторых фрагментов и изложения «Основных доктрин».

Философское учение Эпикура, как и другие учения его времени (за частичным 
исключением скептицизма), было прежде всего предназначено для поддержания 
спокойствия. Он считает наслаждение благом и придерживается с удивительным 
постоянством всех последствий, вытекающих из этого взгляда. «Наслаждение, — 
говорит он, — есть начало и конец счастливой жизни». Диоген Лаэртский цитирует 
его слова из книги «О цели жизни»: «Я со своей стороны не знаю, что разуметь 
мне под благом, если исключить удовольствия, получаемые посредством вкуса, 
посредством любовных наслаждений, посредством слуха и посредством зрительных 
восприятий красивой формы». И еще: «Начало и корень всякого блага — 
удовольствие чрева: даже мудрость и прочая культура имеет отношение к нему». 
Наслаждение ума, говорят нам, — это созерцание наслаждений тела. Единственное 
его преимущество перед телесными наслаждениями — это то, что мы можем научиться 
созерцать наслаждение скорее, чем боль, и тем самым установить больший контроль 
над умственными, чем над физическими наслаждениями. Добродетель, если только 
она не означает благоразумия в погоне за наслаждением, — лишь пустое имя. 
Правосудие, например, состоит в таких действиях, которые не вызывали бы страха 
перед негодованием других людей, — взгляд, который ведет к доктрине о 
происхождении общества, несколько похожей на теорию «Общественного договора».

Эпикур не согласен с некоторыми из своих гедонистских предшественников в 
разграничении активных и пассивных, или динамических и статических наслаждений. 
Динамические наслаждения состоят в достижении желанной цели, причем 
предшествующее этому желание должно сопровождаться страданием. Статические 
наслаждения включают в себя состояние равновесия, проистекающее из такого 
положения дел, которое было бы желательным, если бы оно отсутствовало. Можно 
сказать, по-моему, что утоление голода, процесс насыщения — наслаждение 
динамическое, а состояние успокоенности, наступающее, когда голод полностью 
утолен, — наслаждение статическое. Из этих двух родов наслаждения Эпикур 
считает более благоразумным добиваться второго, поскольку оно ничем не 
омрачается и не зависит от страдания как стимула желания. Когда тело находится 
в состоянии равновесия — нет никакого страдания; мы должны поэтому стремиться к 
ра