данный вопрос ни в коей мере не может повлиять на конечную цель
религиозной жизни, то есть на реконструкцию конечного эго путем
приведения его в контакт с вечным жизненным процессом и тем самым
придания ему метафизического статуса, о котором мы можем иметь только
частичное представление в удушливой атмосфере современного общества.
Если поэтому психологическая наука когда-нибудь будет иметь
действительное значение в жизни человечества, ей придется предложить
независимый метод, рассчитанный на раскрытие новой техники, более
отвечающей характеру нашего времени. Вероятно, психопат, наделенный
большим интеллектом (такое сочетание не является невозможным), может
дать нам ключ к подобного рода технике.

В современной Европе Ницше, чья жизнь и деятельность представляют по
крайней мере для нас, восточных людей, чрезвычайно интересный феномен в
религиозной психологии, был наделен некой природной приспособленностью к
такого рода делу. Его ментальная история имеет аналоги в истории
восточного (то есть индийского) суфизма. Невозможно отрицать того, что
ему действительно явилось так называемое императивное видение
Божественного в человеке. Я называю его видение императивным, потому
что, вероятно, оно дало ему некоторого рода пророческую ментальность,
которая, посредством определенной техники, направлена на то, чтобы
превратить видения в постоянные жизненные силы.

И все же опыт Ницше был неудачей, и эта неудача есть следствие
деятельности главным образом его интеллектуальных единомышленников,
таких, как Шопенгауэр, Дарвин и Ланге, влияние которых не позволило ему
понять действительное значение своего видения. Вместо того чтобы искать
духовную власть, которая бы проявила Божественное даже в плебее и тем
самым открыла перед ним бесконечное будущее, Ницше искал реализацию
своего видения в таких проектах, как аристократический радикализм. Я
сказал, обращаясь к нему в одной из своих поэм:

"Я есмь", которое он ищет,

Находится за пределами философии, за пределами знания.

Растение, которое вырастает только из невидимой почвы человеческого
сердца, Не произрастет из кучи глины!

Так потерпел неудачу гений, чье видение было определено исключительно
собственными внутренними силами, но осталось бесплодным из-за желания
иметь внешнее руководство своей духовной жизнью. Ирония судьбы состоит в
том, что этот человек, который казался друзьям "как бы явившимся из
страны, где человек не жил", полностью осознавал великую духовную
потребность. "Я в одиночестве, - говорил он, - стою перед огромной
проблемой: будто бы я заблудился в первобытном лесу. Мне нужна помощь.
Мне нужны ученики: мне нужен наставник. Как было бы прекрасно
подчиняться". И далее опять: "Почему я не нахожу среди живущих людей
никого, кто был бы выше меня и смотрел бы на меня свысока? Может быть,
это только из-за того, что я плохо искал? А ведь я так сильно желаю этого".

Правда заключается в том, что религиозный и научный процессы, хотя и
предполагают различные методы, сходны по своей конечной цели. Оба
направлены на- достижение наиболее реального. На самом деле религия, по
причинам, упомянутым мною ранее, в гораздо большей степени, чем наука,
желает достичь конечного Реального. И для обоих путь к чистой
объективности лежит через то, что может быть названо очищением опыта.
Для того чтобы понять это, мы должны видеть различие между опытом как
естественным фактом, демонстрирующим нормально наблюдаемое проявление
реальности, и опытом, демонстрирующим внутреннюю природу реальности. Как
естественный факт он объясним в свете своего психологического и
физиологического прошлого. Как свидетельствующий о внутренней природе
реальности, он требует от нас использования другого способа выявления
собственного смысла. В области науки мы пытаемся понять его смысл в
соотнесенности с внешним проявлением реальности; в области религии мы
принимаем его как представляющего некоего рода реальность и пытаемся
раскрыть его смысл, соотнося в основном с внутренней природой этой
реальности. Научный и религиозный процессы в некотором смысле
параллельны. Оба действительно являются описаниями одного и того же
мира, только с тем отличием, что в научном процессе точка зрения эго
является обязательно эксклюзивной, в то время как в религиозном процессе
эго интегрирует соперничающие тенденции и развивает единое инклюзивное
отношение, приводящее к некоторого рода синтетическому преобразованию
опыта. Тщательное изучение природы и цели этих действительно
взаимодополняющих процессов показывает, что оба они направлены на
очищение опыта, каждый в соответствующей области. Следующий пример
сделает более понятным, что я имею в виду. Юмовская критика нашего
представления, конечно, должна рассматриваться скорее как страница в
истории науки, чем в истории философии. Верные духу научного эмпиризма,
мы не имеем право иметь дело с какими-либо концепциями субъективного