убедительным способом обращения с нею. Науке безразлично, является ли
электрон реальной сущностью или нет. Он может быть просто символом,
простой условностью. Религия, которая, по существу, есть отражение
актуальной жизни, является единственно важным способом обращения с
Реальностью. Как форма более высокого опыта, она есть корректив наших
философско-теологических концепций или по крайней мере заставляет нас
относиться с подозрением к чисто рациональному процессу, который
формирует эти концепции. Наука может позволить себе игнорировать
метафизику и может даже считать, что та является "оправданной формой
поэзии", как определил ее Ланге, или "законной игрой взрослых", как
назвал ее Ницше. Однако религиозный человек, стремящийся определить свой
личный статус в порядке вещей, не может, имея в виду конечную цель
борьбы, быть удовлетворен тем, что наука могла бы рассматривать как
роковую ложь, как простое "если бы" для регулирования мысли и поведения.
Научная деятельность ничем не рискует, имея дело с природой Реальности,
в случае же религиозной деятельности весь успех эго как ассимилятивного
личного центра жизни и опыта ставится на карту. Поведение, от которого
зависит среди прочего решение конечной судьбы агента, не может
базироваться на иллюзиях. Ошибочная концепция уводит от понимания,
ошибочный поступок ведет к деградации человека в целом и может в
конечном счете разрушить структуру человеческого эго. Просто концепции
оказывают воздействие на жизнь частично, поступок же динамично связан с
реальностью и проистекает из обычно константного отношения человека к
реальности. Нет сомнения, что поступок, т.е. контроль над
Психологическим и физиологическим процессами в целях настройки это на
непосредственный контакт с конечной Реальностью, является (и не может
быть иным) индивидуальным как по форме, так и по содержанию; и тем не
менее поступок также подвержен социализации, - когда другие начинают
жить через него, дабы открыть для себя его эффективность в качестве
метода приближения к Реальному. Религиозный опыт во все времена и во
всех странах свидетельствует о том, что существуют потенциальные типы
сознания, близкие к нормальному сознанию. Если эти типы сознания
открывают потенции жизнь-дающего и знание-приносящего опыта, вопрос о
возможности религии как о форме более высокого опыта абсолютно
закономерен и требует с нашей стороны серьезного внимания.

Но помимо закономерности данного вопроса существуют и другие важные
причины, объясняющие, почему его следует поднять в настоящий момент
истории культуры. Прежде всего, научный аспект данного вопроса.
Представляется, что всякая культура обладает некой формой натурализма,
специфического для ее мироощущения; и далее оказывается, что любая форма
натурализма сводится к некоего рода атомизму. Так, есть индийский,
греческий и мусульманский атомизм. Однако современный атомизм уникален.
Его удивительная математика, рассматривающая универсум как сложное
дифференциальное исчисление; его физика, которая, исходя из своих
собственных методов, пришла к разрушению некоторых старых кумиров
собственного храма, уже привели нас к той точке, когда мы задаемся
вопросом, является ли каузальный аспект природы всей правдой о ней. Не
вторгается ли конечная Реальность в наше сознание с какой-то другой
стороны? Является ли этот чисто интеллектуальный метод преодоления
природы единственным методом? "Мы признали, - говорит профессор
Эддингтон, - что физические сущности могут из своей природы формировать
только частный аспект реальности. Как же нам быть с другой частью?
Нельзя сказать, что эта другая часть касается нас меньше, чем физические
сущности. Чувства, цели, ценности пополняют наше сознание не более, чем
чувственными восприятиями. Мы следуем чувственным ощущениям и
обнаруживаем, что они ведут во внешний мир, описываемый наукой; мы
следуем другим элементам нашего бытия и обнаруживаем, что они ведут не в
мир пространства и времени, но безусловно куда-то еще".

Во-вторых, мы должны обратить внимание на огромное практическое значение
указанного вопроса. Современный человек с его философией критицизма и
сциентизма оказывается в странном положении. Его натурализм дал ему
беспрецедентный контроль над силами природы, однако лишил веры в
собственное будущее. Удивительно, как одна и та же идея по-разному
воздействует на разные культуры. Формулирование теории эволюции в мире
ислама вызвало у Руми невероятный энтузиазм по поводу биологического
будущего человека. Нет такого мусульманина, который, читая следующие
стихи, не испытывал бы при этом радостного волнения:

Глубоко в земле Я пребывал в царствах руды и камня;

А затем я улыбнулся многокрасочностью цветов;

Позже, странствуя с дикими животными и блуждая часами Над землей и
воздухом, и океанскими просторами, В новом рождении, Я нырял и летал, И
полз, и бежал,

И вся тайна моего существа вырисовывалась В форме, которая позволила им
увидеть - Вот Человек!