человечества свидетельствует об “односторонности” развития, поскольку в каждой 
известной до сих пор цивилизации акцентировался какой-то один из элементов 
культуры: в Древнем Востоке – религия, в Спарте – мораль, в европейском 
Возрождении – искусство, в современном западном обществе – наука. Необходимо 
преодолеть ограниченность культурной одномерности гармоническим синтезом, 
осуществимым с помощью интегральной йоги. Последняя предусматривает 
“психическое”, “духовное” и “супраментальное” преобразование человека – 
посредством карма-йоги, бхакти-йоги и джняна-йоги осуществляется очищение 
соответственно воли, эмоций и ума, достигается “прорыв” от эмпирического “я” к 
духовному. Четвертая – “йога совершенства”, зависящая от милости божьей 
(человеку надо лишь “отойти в сторону” и предоставить действовать богу), 
позволяет обрести супраментальное сознание. В отличие от Шанкары и Мадхавы, 
крупнейших авторитетов средневековья, Гхош придает особое значение карма-йоге, 
волевой деятельности, высшим принципом которой является дхарма – интуитивно 
постигаемый закон поведения, предусматривающий оптимальное сочетание интересов 
индивида и общества. Гхош акцентирует социальный аспект дхармы, полагая, что 
именно карма-йога может стать эффективным средством борьбы за национальное 
освобождение, поскольку она способствует воспитанию духа бескорыстия и 
жертвенности, вселяет уверенность в справедливость и конечное торжество 
антиколониального движения. 
   Реформаторское понимание добра и зла 
   В реформаторской интерпретации исламского понимания добра и зла находит 
обоснование революционной активности Мухаммад Икбал. Поэт-философ исходит из 
коранического изложения легенды о грехопадении человека и изгнании его из рая 
(в Коране аяты 10-24 суры 7). Искушенный сатаной Адам совершает грех, но, 
покинув рай, становится хозяином земли. Так зло породило добро. Икбаловский 
Иблис-сатана символизирует деятельный дух, который привлекателен тем, что, 
подобно гётевскому Мефистофелю, он – “часть вечной силы, всегда желавшей зла, 
творившей лишь благое”. Не будь сатаны, жизнь лишилась бы динамизма, в ней 
восторжествовала бы мертвящая пассивность. В поэме “Покорение природы”, 
обращаясь к всевышнему, сатана говорит: 
   Ты создал звезды, я заставил их вращаться, 
   Я – душа мира, я – его сокровенная жизнь, 
   Ты вдохнул в тело душу, я же возбудил в ней волнение, 
   Ты останавливаешь людей покоем, 
   Я толкаю их вперед беспокойством”. 
   Неповиновение, протест и даже насилие представляются Икбалу (то же у 
Вивекананды, А.Гхоша, Тилака и др.), по сути своей, не злом, а благом, если они 
осуществляются во имя совершенствования общества. Отсюда – апофеоз сильной 
волевой личности. Становление последней осуществляется через прохождение трех 
стадий. Первая – послушание и дисциплина, вторая – отрицание страха, земных 
страстей, внутренних конфликтов, третья – самоутверждение, преодоление 
эгоистического феноменального “я” и утверждение “Я” истинного. (В икбаловской 
трактовке “совершенного человека” ощутимо влияние собственно мусульманской 
традиции – суфизма и одновременно ницшеанского сверхчеловека.) “Совершенный 
человек” у М.Икбала – это творческая, созидающая личность, возвышающаяся до 
уровня “сподвижника” бога: “Конечная цель “эго” не в том, чтобы увидеть что-то, 
а в том, чтобы быть чем-то... Мир – это не только то, что можно ощутить и 
познать... но и то, что можно сотворить и переделать...”1 2 . 
   Вера и знание, религия и наука 
   Необходимой предпосылкой творческой активности личности является 
раскрепощенность мысли. Обоснование права на самостоятельное суждение, свободу 
от засилья догм – неизменный лейтмотив религиозного реформаторства. Особая 
значимость для Востока проблемы соотношения веры и знания, науки и религии 
вполне объяснима, учитывая, что отставание стран указанного региона во многом 
связано с негативной установкой господствовавшего религиозного догматизма в 
отношении к рациональному познанию, развитию естественных наук и техническому 
прогрессу. По признанию аль-Афгани, в упадке арабо-мусульманской цивилизации 
“целиком повинен ислам. Куда бы он ни проникал, он стремился задушить науку, и 
ему всячески потворствовал деспотизм”1 3 . Такого же рода признания имеют место 
и среди реформаторов других восточных религий. Тем не менее вину за отставание 
они склонны возлагать не на традиционное вероучение как таковое, а на 
догматическую его интерпретацию. Отсюда ставится задача обосновать 
совместимость веры и знания, доказать, что “истинная” религия является не 
врагом, но союзником научного прогресса. 
   Основоположник “философии науки” в независимой Индии Правас Дживан Чаудхури 
(1916-1961), физик по образованию, не признает противопоставления науки и 
религии, считает, что в принципе “подтекст науки не отличается от религиозной 
истины, согласно которой бог – творец мира...” “Подтекст” – наблюдаемая в 
природе гармония и целесообразность – свидетельство существования 
сверхприродного, надмирового агента, каковым является универсальный или 
космический разум, условно называемый богом. Пользуясь ведантистской 
терминологией, Чаудхури характеризует деятельность универсального разума как 
“игру” (“лила”), вызывающую богатство и разнообразие феноменального мира, в то 
же время оберегая его от хаоса. Задача науки – распознать и описать 
целесообразность, сопутствующую “игре” космического разума: “Мы можем положить 
в основу доводов лишь идею космического духа как важную гипотезу для объяснения 
определенных особенностей нашего опытного знания о мире”. 
   Продолжая “ведантистскую линию” в индийской философии науки, Сампурана Сингх 
доказывает, что религия должна быть “сплавлена” с философией и наукой в новое