Во многом аналогичным было становление древнекитайской философии. Здесь 
также ломка традиционных общинных отношений, вызванная экономическим прогрессом,
 появлением денег и частной собственности, рост научных знаний, в первую 
очередь в области астрономии, математики и медицины, создали благоприятную 
почву для духовных перемен. Примечательно, что и в Китае первыми 
“оппозиционерами” выступали аскетствовавшие бродячие мудрецы, подготовившие в 
эпоху “Чжань го” (“борющихся царств”) наступление “золотого века” китайской 
философии. Хотя отдельные философские идеи можно обнаружить в еще более древних 
памятниках культуры, каковыми в Индии были Упанишады и отчасти Ригведа, а в 
Китае – “Ши цзин” (“Канон стихов”) и “И цзин” (Книга перемен”), философские 
школы и в том и другом регионе складываются приблизительно в VI веке до н.э. 
Причем в обоих ареалах философия, достаточно длительное время развивавшаяся 
анонимно, отныне становится авторской, будучи связанной с именами Гаутамы 
Шакьямуни-Будды, основателей джайнизма – Махавиры, адживики – Макхали Госала, 
первого китайского философа – Конфуция, даосского мудреца – Лао-цзы и т.д. 
   Если в Индии многочисленные философские школы так или иначе соотносились с 
ведизмом, то в Китае – с конфуцианской ортодоксией. Правда, в Индии 
размежевание на отдельные школы не привело к официальному признанию приоритета 
какого-либо одного из философских направлений, в то время как в Китае 
конфуцианство, во II в. до н.э. добившееся официального статуса государственной 
идеологии, сумело сохранить его до Нового времени. Наряду с конфуцианством 
наиболее влиятельными в соперничестве “ста школ” были даосизм, моизм и легизм. 
   Бытие и небытие: их сущность и взаимосвязь 
   Что волновало древних философов Востока, размышления над какими проблемами 
вызывали в их среде не только дискуссии, полемику, но и ожесточенную борьбу? 
Видимо, те самые вопросы, которые остаются вечными, ибо пока жив на земле 
мыслящий человек, он неизменно будет вопрошать, что есть этот мир и каков смысл 
его собственного существования в нем. 
   Мифологическая картина мироздания, не различала реальное от иллюзорного, не 
выделяла человека из окружающего мира, а, напротив, одушевляла последний, 
очеловечивая его. Самые древние мифы описывают происхождение космоса не иначе 
как по аналогии с биологическим рождением. У индийцев то было брачное сочетание 
неба и земли. В воображении древних китайцев из бесформенного мрака родились 
два духа, упорядочившие мир: мужской дух ян стал управлять небом, а женский инь 
– землей. 
   Пока человек сталкивался главным образом со злом как проявлением сил природы,
 он относил его исключительно за счет сверхъестественных, надприродных сил. Но 
когда носителем зла все чаще становились сами люди, инородцы и даже 
соплеменники, это заставило усомниться в традиционных представлениях. 
Человеческое страдание – в различных его проявлениях – было стимулом к 
раздумьям, поиску глубинных смыслов. Символична в этом смысле легенда о Будде. 
Сын царя индийского племени шакья жил в полном благополучии до тех пор, пока 
однажды, выехав за ворота дворца, не увидел калеку, старца, похоронную 
процессию и, наконец, монаха-аскета. Эти четыре встречи потрясли Гаутаму, ранее 
не знавшего, что в мире есть горе, побудили его покинуть дворец, начать жизнь 
аскета. Прозрение наступило после шести лет сомнений и поисков. Гаутма стал 
просветленным – Буддой, поняв, что жизнь есть страдание, страдание имеет 
причины и существует путь к избавлению от него. 
   Не удовлетворенные мифологическим описанием происхождения мира, древние 
мыслители, подобно одному из мудрецов Упанишад Удалаке, начали задаваться 
вопросом: “Как же могло это быть? Как из не-сущего родилось сущее?” – и 
отвечали: “Нет, в начале... (все) это было Сущим, одним без второго. И где еще 
мог бы быть его (тела) корень, как не в пище?.. Если пища – росток, ищи корень 
в жаре. Если жар – росток, ищи корень в Сущем. Все эти творения имеют корень в 
Сущем, прибежище в Сущем, опору в Сущем”[1] . Таким образом, философы, 
отказываясь от мифологического объяснения “порождения”, утверждали 
“причинность” возникновения мира. 
   В Индии очень рано отмечено различение истинного бытия от мира явленного. 
Уже в гимнах Ригведы истинное бытие – сат – описывается как соответствующее 
законам, упорядочивающим мировой хаос и преобразующим его в космос. Небытие же 
– асат – выступает воплощением сил, дезорганизующих космос. Позднее в 
“Кена-упанишаде” о Сущем, именуемом Брахманом, говорится, что оно есть “иное, 
чем познанное, а также выше познанного”. Чувства и разум признаются способными 
зафиксировать лишь конкретные проявления Сущего, но не постичь его самого. 
   Предфилософия Вед и Упанишад получила дальнейшее развитие в эпической поэме 
“Махабхарата”, содержащей ряд текстов философского содержания. В “Бхагавадгите” 
– религиозно-философском наставлении Кришны (земное воплощение бога Вишну) 
Арджуне – эпическому герою – в момент перед началом битвы двух враждующих 
кланов, в драматические минуты, когда перед героем встает во всей беспощадной 
обнаженности вопрос о жизни и смерти, о смысле и сути бытия, Кришна объясняет 
различие между истинным бытием и земным миром. Первое есть Высший Брахман – 
“бытие, погруженное в вечность”, нерожденное и нетленное, пронизывающее этот 
мир и в то же время находящееся за его пределами (“запределен, в тайной сути 
своей не проявлен”). Брахман – это то единое, что есть одновременно сущее и 
не-сущее, он не причастен к миру природных, преходящих форм: 
   То, чем весь этот мир пронизан, 
   разрушению, знай, неподвластно; 
   Лишь тела эти, знай, преходящи 
   Воплощенного; Он же – вечен. 
   Не погибнет Он, неизмеримый: