космоса, в его устроении не может воплощаться принцип справедливости, поскольку 
мир рассматривается лишь как жестокий инструмент божественного возмездия (как 
замечает Августин, палач сам по себе отвратителен, но через него осуществляется 
правосудие в человеческом обществе). Меньше всего он должен радовать человека. 
Августин настаивает на том, что "мир во зле лежит" и что "справедливые люди в 
той жизни подвергаются незаслуженным карам" (De divers, quaest. 82), т.е. в нем 
нет справедливости. Наконец, сам Спаситель был в этом мире "несправедливейше" 
(injustissime) (De Trin. XIII, 18) распят, без чего, как мы знаем, не смог бы 
реализоваться замысел провидения. Видимый (манифестированный) план космоса 
решительно расходится с сокровенным: ведь справедливое воздаяние, непостижимое 
в этом мире, будет манифестировано только в будущем. Августин видит полное 
осуществление теодицеи только по завершении истории, когда праведники получат 
вечное блаженство, а грешники - вечные муки, т.е. в реализации принципа 
воздающей (разделяющей) справедливости. И хотя он не во всем согласен с 
Тертуллианом, радостно рисующим картины загробных мучений грешников и 
блаженства праведников в трактате "О зрелищах", его представление о Боге 
подчеркивает в Творце черты строгого Судии - это прежде всего Бог в аспекте 
справедливости. Такой образ стал каноническим.

Однако средневековая традиция знает не только карающего Бога, но и Бога 
милующего. Бог в аспекте абсолютного, безграничного милосердия выступает в 
еретических идеях апокатастасиса (всеобщего восстановления) у Оригена и 
Григория Нисского. Если справедливость различает, то милосердие уравнивает - в 
нем воплощается универсалистски-гуманистическая традиция в христианстве. Во 
всеобщем восстановлении Бог в конечном счете спасает всех грешников, даже 
величайшего из них - Сатану. Адский огонь - это не огонь возмездия (чувства, 
которое не присуще Богу), а огонь очищения. И даже страдания провинившихся 
выражают не божественное воздаяние за отступление от закона в этой жизни (ведь 
вечные муки неэквивалентны проступкам - согрешив во времени, тварь будет 
страдать в вечности), а боль от испепеляемого в человеке греха. Излечение тем 
болезненнее, чем тяжелее въевшийся в плоть недуг.

520

Правда, в доктринах Оригена и Григория Нисского всеобщее прощение мотивировано 
двумя разными основаниями: моральным и онтологическим. Моральный мотив - 
милосердие Божье ("Бог есть любовь"), онтологический - восстановление 
первоначального универсально-совершенного образа прачеловека (главная мысль 
трактата Григория Нисского "Об устроении человека). Здесь находит свое, конечно,
 неортодоксальное, но глубоко христианское выражение идея преображения всего 
строя бытия и соединения его с Богом. Прекрасным дополнением к этой в высшей 
степени милосердной идее могут служить слова Исаака Сирина: "Что такое сердце 
милующее? Возгорание сердца у человека о всем творении, о людях, о птицах, о 
животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на 
них очи у человека источают слезы от великой и сильной жалости, объемлющей 
сердце. И от великого терпения умиляется сердце его, и не может оно вынести, 
или слышать, или видеть какого-нибудь вреда, или малой печали, претерпеваемых 
тварью. А посему и о бессловесных и о врагах истины, и о делающих ему вред 
ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились они и очистились" [1].

1 Цит. по: Флоровский Г.В. Догмат и история. М., 1998. С. 190.


Но принцип различения, воплощенный в божественной справедливости, вновь 
специфическим образом выражается в августиновской доктрине предопределения, 
согласно которой Бог избирательно проявляет свою милость к человеку. В силу 
первородного греха (рес-catum originale) все люди представляют собой единую 
"массу греха", присоединяя к наследственному греху еще и свои собственные, и 
спасти человека из этого состояния может только божественная воля. Бог мог бы 
быть только справедливым - в этом случае он должен был бы осудить на погибель 
всех людей (они ее заслужили); но Он мог бы (как у Григория Нисского) быть 
только милосердным - и тогда спас бы в конце концов всех без исключения. В 
первом случае Он необходимо следовал бы закону равной правосудности грешников, 
что лишило бы Его возможности проявить свою волю; во втором - наоборот, Он 
перечеркнул бы принцип равного воздаяния за проступки и однозначно утвердил бы 
собственную суверенную волю, поставив свое высшее своеволие над любой 
легитимностью. Августин выбирает некую среднюю позицию: Бог спасает, но не всех,
 а только избранных. Божественное предвечное избрание некоторых спасенных 
представляет собой выражение не объективного закона

521

и не рационального соображения, а дар благодати. В нем нет и не может быть ни 
заслуг самого человека, ни выражения какой-либо законосообразности. Августин 
находит нужный оборот для обозначения такого рода выбора - gratia gratis data 
(данная даром благодать). Только такой - незаслуженный и законосообразно 
немотивированный - дар может называться благодатным.

Чем же определяется выбор тех, а не других? Почему Господь одних спас, а других 
оставил? Может ли человек упрекнуть Бога в несправедливости - ведь спасенные, с