царство зла, сотворенное злым Демиургом или порожденное темной бессознательной 
силой. Интересно, что в них, как правило, первичный принцип выступает как 
позитивное начало, но производный от него творец материального мира (Демиург) 
или иная творческая сила рассматриваются как "злое" божество, а его продукт - 
как мир зла. Но наиболее резко и последовательно разделение благого бога и 
злого Демиурга обнаруживается в маркионизме.

482

Маркион, воспитанный в христианской семье, был отлучен от церкви, но позже 
основал собственную церковь, просуществовавшую до X в. и вновь возродившуюся в 
идеях богомилов и альбигойцев. Он считался злейшим врагом христианской церкви - 
недаром св. Поликарп Смирнский, встретив Маркиона, воскликнул: "Узнаю тебя, 
перворожденный сын Сатаны!"

Успех его проповеди объясняется особыми историческими обстоятельствами II в. - 
возникшей опасностью растворения христианства в иудаистской традиции в случае 
строгого следования ветхозаветному закону. Появилась необходимость в 
обособлении от него новозаветного благовествования, что нашло свое выражение, 
например, в противопоставлении закона и благодати у ап. Павла. Но Павел, как мы 
знаем, не отрицал великую историческую значимость и воспитательный смысл 
Моисеева закона, считая его божественным даром язычникам. Не то у Маркиона - он 
чрезмерно обостренно ощущал противоречие между евангельской этикой и моралью 
закона и, исходя из этого, абсолютно противопоставлял Новый Завет Ветхому, 
считая первый творением благого бога, второй же - созданием бога злого. 
Ветхозаветный бог становится у него началом зла как такового, он есть "дикий и 
воинственный судья", а не евангельский Бог прощения и любви. Бог Ветхого Завета 
определяется и как Демиург, творец ужасного мира. Ему противостоит иной Господь,
 неведомый миру, - Бог любви новозаветного откровения, только по видимости 
принявший материальное тело в образе Иисуса и воззвавший к страждущим и 
обремененным, обещая им спасение. Но спасет Он только тех, кто ведет жизнь 
аскетическую и добродетельную, в то время как Демиург вершит свою собственную 
превратную справедливость на земле. Одна из гностических сект - наасены - дошла 
до утверждения о том, что мир есть "грязное творение". Эта мысль перекликается 
с некоторыми позднеантичными сентенциями - человек как "мешок с нечистотами" у 
Марка Аврелия, материальный мир как "разукрашенный труп" у Плотина.

Возвращаясь к понятию "докетизм" (кажимость телесного, материального начала), 
можно увидеть в нем выражение более универсального принципа, нежели только его 
христологическая интерпретация. А.Ф. Лосев видит в гностическом учении о 
материи "чистейший иллюзионизм" [1], поскольку материя есть только субъективное 
представление Софии, объективация ее страстей. В этом случае и весь 
материальный мир, а также и существующее в нем зло будут представлять собой 
некую иллюзию. Докетизм и проводит черту, отделяющую христианское понимание зла,
 спасения, жертвы и ис-

483

купления от гностического: для христианства реален не только сотворенный Богом 
мир, но и зло в нем. Отсюда и особая сложность решения проблемы зла в мире - 
оно должно быть не призрачным, поскольку Не призрачен и мир, а в этом случае 
признание реальности зла требует его онтологической обоснованности. В той же 
мере реальны и страсти Господни, искупающие это зло, иначе утрачивается смысл 
Христовой жертвы.

1 "Итоги тысячелетнего развития". М., 1992. Кн. 1. С. 304.


Но и в гностике материя не может быть полностью сведена к иллюзии, поскольку 
превратное (плотское) стремление Софии, ее страсть, является космологическим 
фактом, пусть и не имеющим рациональных оснований (как и отклонение атомов у 
Эпикура). И еще - в самой античности, в частности, в неоплатонизме Плотина и 
Порфирия, несомненно, также присутствует докетическая идея практически в том же 
выражении, что и в гностике.

Докетизм гностики нашел свое выражение и в отрицании мученичества - поскольку 
Христос только по видимости претерпел смерть, мученичество за веру, на которое 
героически обрекали себя перво-христиане, лишается для гностиков реального 
смысла: оно тоже будет иллюзорным. Об этом говорится в "Свидетельстве истины" - 
одном из произведений, найденных в Наг-Хаммади в 1945 г. в библиотеке коптской 
литературы. В отличие от христиан гностики отрицали и телесное воскресение, 
замещая его духовным (о духовном воскресении человека как свершившемся уже в 
земном мире говорил и ап. Павел). В этом трактате аскетизм доведен до предела - 
его автор, движимый стремлением к очищению от плотских начал, привязывающих 
человека к миру, отвергает необходимость плотского общения даже с целью 
деторождения. Здесь же совершенно отчетливо обнаруживается основной мотив 
гностической критики в адрес ветхозаветного бога - она имеет под собой прежде 
всего нравственные основания.

Гностики предельно утрировали стремление религиозного духа новой эры к созданию