Аврелий [2]. Противостояние судьбе, обстоятельствам трансформируется в новую 
задачу - уйти в самого себя, внутренне изолироваться от мира. Не случайно, 
видимо, Сенека под конец жизни изучал Эпикура, а его "Нравственные письма к 
Луцилию" изобилуют сентенциями Эпикура. Новый оттенок приобретает изначально 
свойственное стоицизму единство философии и добродетели: философия из учителя 
разумной жизни, позволяющей подняться вровень с космическим разумом, становится 
утешением в горестях, врачеванием больной души

1 Вестник древней истории. 1976. № 1. С. 239.
2 Там же. С. 38.


В-четвертых, в позднем стоицизме значительно усиливается моралистическое начало,
 моралистическое восприятие мира в целом, а идея ухода от земных дел в 
нравственное самосовершенствование становится одной из самых основных. Для 
Зенона и его учеников мораль представляла собой некую плоскость, параллельную 
реальному жизненному процессу и не пересекающуюся с ним, во всяком случае, 
непроницаемую для него. Древнего стоика не может ничто смутить или возмутить в 
мире, на то он и стоик. У римских стоиков мораль уже пересекается с миром, 
погружается в него; они не остаются безропотными перед лицом судьбы, а, 
напротив, воспринимают действительность сугубо моралистически, возмущаясь и 
негодуя.

Мораль (добродетель) в философской панораме Древней стой соразмерна космосу, 
мировому разуму и возвышается над первичными влечениями природы, которые 
определяют материю человеческого поведения. Последняя для нее есть нечто 
безразличное. Моральный долг, совпадающий с благим промыслом, позволял и 
требовал с одинаковой энергией и одинаковым благострастием, одинаково апатично 
отвечать на вызовы судьбы - как на приятные, так и на неприятные, даже 
противоестественные. И, чтобы в этом отношении вообще не оставалось никаких 
сомнений, древние стоики особо подчеркивали, что мудрец не знает жалости. В 
Поздней стое ситуация меняется, можно сказать, кардинальным образом. Мораль, с 
точки зрения Сенеки и других поздних стоиков, совпадает с милосердием, 
человеколюбием, состраданием, жалостью, благоговейным отношением к другим людям,
 в том числе рабам. "Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои соседи по дому. 
Они рабы? Нет, твои смиренные друзья. Они рабы? Нет, твои товарищи по рабству, 
если вспомнишь, что и над тобой, и над ними одинакова власть фортуны".

428

Сочинение Марка Аврелия в оригинале называется "К самому себе" (в одном из 
русских переводов "Наедине с собой"). Это название хорошо передает основной 
настрой позднестоической этики - самопознание души с тем, чтобы точно 
определить, что есть мое, по природе свободное, что никто, никогда у человека 
не может отнять. Анализ душевных движений осуществляется с ориентацией на 
мудреца, на его гипотетический образ. В известном смысле стоический самоанализ 
есть диалог с мудрецом, в ходе которого стоик выявляет и формирует собственную 
меру приближения к нему, находит, описывает и закрепляет те душевные состояния, 
которые были бы достойны мудреца. Решающим является то, что можно было бы 
назвать моральным настроем души. Так, например, Сенека говорит об ощущении 
добра, которое сохраняется даже у крайне порочных индивидов, о чувстве совести 
как недремлющем и самом строгом судье человеческой личности; он придает 
огромное значение воле к добру, полагая, что "желание стать добродетельным - 
полпути к добродетели" [1]. Выходит, что мораль - это не только внутреннее 
отношение к реальности в целом, но и некий кусок самой реальности, особое, к 
тому же самое сокровенное, свойство человеческой природы. Отсюда делается вывод 
о необходимости укреплять и развивать это свойство, противопоставлять его силу 
силе других - житейских, прагматических - мотивов, о необходимости 
нравственного самосовершенствования личности как специфического процесса.

Поздние стоики локализовали мораль в форме человечности (гуманизма), которая 
проявляется не через всю совокупность надлежащих действий в форме внутренне 
свободного, бесстрастного отношения к ним, а существует наряду с надлежащими 
действиями в качестве особого, сознательно культивируемого способа отношений 
между людьми. "Человек - предмет для другого человека священный" [2], - говорит 
Сенека. У него же, одного из очень немногих философов античности, мы находим 
апелляцию к Золотому правилу нравственности: "Что ты другим желаешь, того же от 
других и жди" [3]. Теперь уже мораль понимается не как возвышающий человека над 
судьбой долг, а как милосердие, жалостливость, душевная простота, сознательно 
культивируемая установка не делать зла другому, и, 

429

прежде всего, как забота о своей душе, осознание собственной греховности. 
Усилия римских моралистов стоической школы локализовать мораль в качестве 
особой сферы внутридушевной жизни и межчеловеческих отношений, связанной с 
совестливостью и добротой, в значительной мере подготовили почву для 
последующей христианской революции в этике и заложили то понимание морали, 
которое по сегодняшний день остается господствующим в общественном сознании. Но 
это одновременно было и отходом от собственно стоической теории морали.