этос, управляет аффектами, теоретический разум довлеет себе, существует в своей 
собственной стихии. Именно эта чисто созерцательная деятельность, как полагает 
Аристотель, наиболее специфична для человека, составляет вершину его развития.

Для Аристотеля счастье тождественно свободному расцвету внутренних человеческих 
сил; оно тем полней, чем менее зависит от внешних, лежащих вне индивида 
обстоятельств. Как раз именно с этой точки зрения созерцательная деятельность 
является наиболее предпочтительной. Чувственный тип жизнедеятельности, в 
которой целью является наслаждение, вовлекает индивида в беспрерывную погоню за 
внешними благами (богатством, почестями и т.д.), лишает его самостоятельности. 
Политическая деятельность также в значительной степени оказывается сферой 
необходимости, государственная и военная деятельность лишают досуга; кроме того,
 они существуют во имя целей, отличных от самой деятельности. Совершенно иное 
дело - созерцательная деятельность: она самоцельна, ее любят ради нее самой; 
она является наиболее длительной, непрерывной; она самодостаточна в том смысле, 
что мудрый сам, без сподвижников может заниматься своим делом; она менее всего 
зависит от внешних благ. Аристотель подчеркивает тот момент, что с точки зрения 
индивидуальной свободы творчества наука предоставляет качественно более широкие 
возможности, чем другие типы общественно полезной деятельности, хотя, 
разумеется, и она протекает не в безвоздушном пространстве.

398

Всякая деятельность, как известно, сопряжена с наслаждением; наслаждения, 
считает Аристотель, завершают деятельность, и их ценностная характеристика 
зависит от характеристики самой деятельности. Вместе с тем наслаждения являются 
стимулами деятельности: без свойственного природе человека стремления к 
удовольствиям и отвращения от страданий не могла бы состояться никакая 
деятельность. Этическая деятельность призвана умерить наслаждения, придать им 
совершенный вид, провести границу между удовольствиями и страданиями, подчинить 
их голосу разума. И хотя в этом отношении этическая деятельность поднимается 
над природой, в то же время она зависит от нее, ибо всегда сохраняется 
опасность того, что наслаждения могут перелиться через край, выйти за разумные 
границы. Созерцательная деятельность разрывает пуповину, связывающую ее с 
животной природой человека. Она сама оказывается источником наслаждений, к тому 
же наслаждений особых, которые сами по себе являются благом и не могут перейти 
в противоположность, стать чрезмерными. "Удовольствия существуют и помимо 
страдания и влечения, когда естество не испытывает нужды, как, например, 
удовольствия умозрения... Удовольствие от умозрения и учения заставляют больше 
заниматься умозрением и учением" (EN, VII, 13, 1153 а). Назначение второго 
трактата об удовольствиях, с которого начинается десятая книга "Никомаховой 
этики", и заключается в том, чтобы разграничить удовольствия, которые могут 
стать чрезмерными и дают начало чувственному образу жизни от удовольствий, 
которые столь же прекрасны, как и порождающая их деятельность. Аристотель не 
просто описал сугубо человеческие, сопряженные с познавательной, и в целом 
духовной деятельностью удовольствия, но он, величайший ученый Античности, 
одновременно внес огромный вклад в само формирование этого высокого пласта 
человеческой души. В этом смысле одно его свидетельство имеет силу 
доказательного аргумента.

Свой вывод о тождестве первой эвдемонии с созерцательной деятельностью, 
Аристотель обобщает в следующей формулировке: "Итак, поскольку из поступков 
сообразно добродетели государственные и военные выдаются красотой и величием, 
но сами лишаются досуга и ставят перед собою цели, а не избираются во имя них 
самих; и, поскольку, с другой стороны, считается, что деятельность ума как 
созерцательная отличается сосредоточенностью и помимо себя самой не ставит 
никакой цели, да к тому же дает присущее ей удовольствие (которое, в свою 
очередь, способствует деятельности); поскольку, наконец, самодостаточность, 
наличие досуга и неутомимость (насколько это возможно для человека) и все 
остальное, что

399

признают за блаженным, - все это явно имеет место при данной деятельности, 
постольку она и будет полным и совершенным счастьем человека, если охватывает 
полную продолжительность жизни, ибо при счастье не бывает ничего неполного (EN, 
X, 7, 1177 в).

В своих учениях о второй и первой эвдемонии Аристотель объективно вплотную 
подошел к пониманию нравственности как объективно обусловленного общественного 
отношения. Это выразилось в том, что он расшифровывает эвдемонию как конкретную 
форму деятельности - в одном случае как государственно-политическую, в другом 
как философско-теоретическую. Тем не менее его этика остается в целом этикой 
добродетелей. Для Аристотеля мораль - это прежде всего моральная личность.

Согласно Аристотелю, какого-то общезначимого, вне- и надындивидуального и в 
этом смысле объективного критерия различения добра и зла не существует. 
Добродетельное поведение не имеет фиксированного, устойчивого содержания, его 
мера индивидуализирована. К примеру, какой человек или какой поступок является 
мужественным? С точки зрения Аристотеля, нельзя дать определенный