|
будет таким же, как он". Тот человек услышал эти слова и сказал [пророку]: "Вот
он; приказывай о нем, что пожелаешь". Посланник Божий (да благословит и
приветствует его Бог!) сказал: "Отпусти его". А однажды [в похожей ситуации] он
сказал: "Оставь его. Он примет на себя и грех сотоварища, и свой грех, и будет
гореть в пламени". И тот отпустил его" (Абу Дауд 3902; параллели: Муслим 3181,
Абу Дауд 3901, ан-Насаи 4644-4648, 5320; слова "если убьет, будет таким же, как
он" приведены только в процитированной версии хадиса и отсутствуют в
параллельных). Согласно традиционным толкованиям, равенство кровника и убийцы
скорее всего означает, что кровник, отомстив, получит надлежащее ему "по праву"
(хакк), а потому они равны в этом смысле перед Богом и один не лучше другого.
Другое толкование предполагает, что оба равно поддались влиянию гнева и страсти
и равно оказались убийцами (хотя во втором случае убийство законно), тем более
что пророк настаивал на проще-
246
нии (в большинстве вариантов этого хадиса Мухаммед неоднократно предлагает
кровнику простить убийцу, но тот неизменно отказывается). Очевидно, что в
данном случае мы имеем коллизию правового и этического отношений к предмету.
Предпочтительность прощения в сравнении с убийством, пусть даже и оправданным,
т.е. совершающимся по праву, составляет суть этического отношения. В данном
случае настаивать на прощении следует еще и потому, что убийца, по его
заверению, не имел намерения совершить преступление, а именно этика непременно
учитывает намерение и выносит оценку действию всегда в непосредственной
связанности с намерением, в отличие от права, которое не может игнорировать
действие как таковое и не назначать соответствующих норм. В фикхе действует
принцип презумпции невиновности (аль-асль аль-бараа), поэтому, пока не доказано
обратное, заявление человека о его намерениях принимается как истинное.
"Посланник Божий (да благословит и приветствует его Бог!) сказал: "Одна женщина
попала в пламень по причине своей кошки" - или же [он сказал] "кота". "Она
посадила ее на привязь, не кормила и не давала поймать никакую тварь, пока та
не умерла от истощения"" (Муслим 4751; параллель: Ибн Маджа 4246). Таково
исключительное по своей напряженности выражение императива доброго отношения к
животным. Но как многие исключения, оно только подтверждает правило: в
мусульманской мысли выработан устойчивый запрет причинять вред любым живым
существам, и только в случае твердо установленной опасности для жизни человека
разрешается убивать их. Так, Мухаммед разрешил умерщвлять только определенные
виды змей (с коротким хвостом и белыми полосками на спине), поскольку их укус
вызывает слепоту и препятствует беременности.
Итак, два аспекта жизни, дольний и загробный не отрицают друг друга, и в этом
плане мусульманская этика может быть названа жизнеутверждающей. Хотя она не
сводится к положениям исламского вероучения, мусульманская этика тем не менее
не внеконфессиональ-на. Поэтому ее жизнеутверждающий характер распространяется
на членов уммы, т.е. мусульман. Вместе с тем исламская мысль придерживается
двух принципиальных положений, которые существенно смягчают это ограничение и
максимально размывают его жесткие границы. Это положения, выражающие
универсальность установлений ислама в синхроническом и диахроническом аспектах.
247
Ислам обращен ко всем людям, и, как подчеркивал Мухаммед, для него не имеет
значения различие цвета кожи или высокое социальное положение, единственное,
что различает людей - это "доброде-лание" (ихсан). Но что такое "доброделание"?
В известном хадисе Мухаммед, задавший этот вопрос Гавриилу, получает ответ:
"Это поклоняться Богу, как если бы ты видел Его" (аль-Бухари 48; параллели:
Муслим 10, 11; ан-Насаи 4905; ат-Тирмизи 2535; Ибн Маджа 63, 4034).
"Доброделание", таким образом, связывается с "поклонением" (ибада). Этим
объясняется внимание к категории "поклонение" в мусульманской этической мысли,
которая трактует эту категорию максимально широко, выводя ее далеко за пределы
культового отношения человека к Богу. Вместе с тем в узком, доктринальном
смысле "поклонение" выражается крайне просто и, если брать его абсолютно
неизменную и необходимую часть, сводится только к признанию единственности Бога
(тавхид), сопряженному с признанием Мухаммеда в качестве Его посланника. Эта
простота коррелирует с уверенностью мусульманской мысли в рациональном
устроении религии, а значит, посильном для всех характере религиозных
требований к человеку. Поэтому исламский призыв универсален в синхроническом
аспекте: он обращен ко всем и не представляет собой ничего выходящего за
горизонт универсальной понятности и посильности.
Эти черты усиливаются диахроническим универсализмом, поскольку ислам, с его
точки зрения, предлагает лишь то, что и так составляет изначальную истину
иудаизма и христианства. Исламский призыв - не новый призыв, это призыв
восстановить подлинность этих религий, очистив их от искажений, и в этом смысле
он - призыв универсальный, во всяком случае в рамках авраамической традиции.
Эта двуаспектная универсальность, столь очевидная для любого, кто смотрит
"изнутри" ислама, но далеко не всегда заметная внешнему взгляду, существенно
снижает интенцию исключительности мусульманской этики и ограничения ее
жизнеутверждающего характера рамками мусульманской уммы.
|
|