новобранцев, заключивших контракт на относительно короткий срок службы, не 
успевали как следует освоиться в этой обстановке — погибали от беспечности или 
от плохой воды, солнечного удара или от множества других причин, от которых 
умирали на границе новички, поскольку это была работа для профессионалов.
Это прекрасно понимали древние римляне, которые пестовали свои легионы. Знали 
это и англичане — и кости их солдат разбросаны от Кейптауна до Хайбера. 
Понимали это и французы, и, когда надо было сделать какую-нибудь грязную работу 
в одном из болот империи, они отправляли туда ребят из Иностранного легиона. 
Небольшая профессиональная армия, «державшая» границу Соединенных Штатов, была 
самым близким аналогом легионов седой старины.
В армии царила суровая дисциплина. Поскольку в ее рядах были люди самых 
различных занятий, в том числе и довольно много темных личностей — грабителей, 
игроков, всяческих мошенников и различного сброда, — всем им требовалась 
твердая рука. И такая рука обычно находилась порой буквально в образе капрала 
или сержанта, который предпочитал обходиться с подобными элементами домашними 
способами — хорошей трепкой где-нибудь за казармами, — а не отправлять 
провинившихся на гауптвахту, которой чаще всего и не было. Такие наказания 
практиковались в изобилии, а их частота и жесткость зависели в значительной 
степени от офицера, командира того или иного подразделения. Некоторые 
озлобленные и потерявшие всякую надежду на повышение люди (которые были в 
немалых чинах во время Гражданской войны и часто оказывались лейтенантами или 
капитанами в регулярной армии) становились особо строгими ревнителями 
дисциплины. Лишь с 1890 года система полкового производства в чине была 
заменена продвижением по старшинству в каждом роде войск. При прежней системе 
недавний выпускник военного училища, пришедший в полк лейтенантом, в силу 
превратности военной судьбы мог через месяц
оказаться капитаном, тогда как в соседнем полку человек много старший его 
годами мог служить до седых волос и лишь незадолго до ухода в отставку 
становился капитаном. Деспотичность командиров была второй после пьянства самой 
распространенной причиной дезертирства.
Тем не менее армия оставалась подтянутой и управляемой. Во время сражений и 
учений она могла быть более расхристанной, но на парадах, даже в небольших 
фортах, солдаты всегда были затянуты в голубые мундиры и даже, если форт хотел 
блеснуть, маршировали под собственный оркестр. Не было и в помине равенства 
между офицерами и рядовыми или рядовыми и унтер-офицерами. Однако, в 
противоположность многим иностранным армиям, в американской не существовало 
классовых различий. Сын бедняка вполне мог получить рекомендацию в академию, 
как и любой другой человек. А закончив ее, он становился по отношению к рядовым 
буквально богом — всемогущим и внушающим благоговейный ужас, — который с равной 
властью правил и сыном миллионера, и потомственным оборванцем-нищим. Во время 
боевых действий, особенно в небольших подразделениях, допускалось некоторое 
отступление от формальностей. Но по возвращении в форт все снова вставало на 
свои места — соблюдались все требования военного этикета. Некоторых солдат это 
раздражало — как и бесконечная усталость, и постоянные требования соблюдать 
субординацию. Другие принимали такие отношения, различая под мелкими 
неприятностями и придирками главную суть и смысл армейской жизни. Некий сержант 
писал: «Те, кто не мог привыкнуть, подались «за холм» — дезертировали. Но в 
большинстве случаев все это были люди, без которых армия могла прекрасно 
обходиться».

Если многих солдат порядки в армии раздражали, то и офицеры считали, и не 
безосновательно, что их служба на родине не находит должной признательности, а 
все их усилия замирить Дикий Запад не поддерживаются страной. В самом деле, 
действия правительства, которые сплошь и рядом диктовались своекорыстием или 
некомпетентностью, имели своими последствиями бесконечную цепь возмущений, 
которые армия затем должна была подавлять и наказывать. Это недовольство 
правительством было подогрето тем, что сессия конгресса завершила свою работу в 
1876 году, году битв при Розбаде
[26]
и Литл-Бигхорне
[27]
, не приняв бюджета на следующий финансовый год. Для армии и флота это означало 
невыплату содержания до ноября 1877 года! У рядовых солдат было хотя бы их 
котловое довольствие, но офицеров и их семьи, по милости конгресса, ждала 
голодная смерть.

Поэтому вполне понятно, что в армии и на флоте усилились тенденции к «уходу в 
себя». Заброшенная, лишенная средств, преданная гражданскими властями, армия 
вознаграждала себя за скудость земных благ яростным презрением к тем, кто довел 
ее до такого состояния.
Военное министерство, которое должно было осуществлять связь между 
правительством и действующей армией, тем временем все больше и больше 
утрачивало контакт с ними. Один политический деятель того времени верно 
заметил: «Офицеры, которым повезло — или не повезло — быть на время 
направленными на службу в тот или другой отдел военного министерства, 
постепенно замыкались на своих теплых местечках, поскольку никаких временных 
ограничений на эту службу не существовало. Там, не имея никакой связи с 
действующей армией и оторванные от ее жизни, без всякого военно-политического 
руководства, они занимались чисто бумажной работой, лишь на словах будучи 
офицерами Генерального штаба. Реализация задач, стоящих перед страной, их