Британская кавалерия, сколь бы незначительна она ни была, располагала отличными 
всадниками на великолепных конях под командованием закаленных в боях офицеров, 
которые неслись в атаку на французов с таким хладнокровием, словно охотились на 
лисиц в своем поместье. Однако у кавалерии был один недостаток — излишняя 
горячность, и герцог часто был вынужден сожалеть о том, что, хотя она и 
превосходила французов, ей не хватало дисциплины. Последнее имело печальные 
результаты при Ватерлоо, когда после решительных атак двух английских 
кавалерийских бригад от них осталась незначительная кучка всадников.
Об артиллерии английской армии давно уже ходили почтительные легенды, а во 
время Наполеоновских войн она была доведена до высочайшей степени эффективности.
 В 1793 году в состав армии вошла конная артиллерия, а в 1794 году появился и 
особый транспортный корпус для перевозки орудий, сменив собой гражданских 
возчиков, нанимавшихся в былые времена. Придание орудий батальонам было 
завершено в 1802 году, и орудия эти были сведены в батареи из шести стволов 
(пять пушек и одна гаубица). Подразделения конной артиллерии назвали 
дивизионами.
Британскими артиллеристами был изобретен новый вид боеприпаса, получивший 
название шрапнель по имени его создателя, лейтенанта Генри Шрапнеля. Впервые 
она была применена на поле битвы под Вимирё в 1808 году. Она представляла собой 
сферический снаряд с дистанционной трубкой, содержавший в себе мушкетные пули и 
вышибной заряд, необходимый для разрушения стенок снаряда и разброса пуль. 
Когда на предварительно установленной дистанции взрыватель срабатывал, то 
снаряд взрывался перед целью, а мушкетные пули, которые в нем находились, 
разлетались в виде конуса, поражая цель. Несовершенные взрыватели и небольшой 
объем снарядов сферической формы, унаследованной от ядра, в значительной 
степени предопределяли незначительную эффективность нового снаряда, но тем не 
менее его воздействие на французов, как моральное, так и физическое, оказалось 
значительным.
Но все же наивысшей оценки заслуживал сам английский пехотинец. К его скромному 
осознанию того, что он превосходит любых из иностранных солдат, добавлялось еще 
и понимание, что он вооружен и снаряжен, имеет лучшее командование и в целом 
лучше питается, чем его противник. Кроме этого, он был подготовлен в более 
гибкой системе и быстро завоевал себе репутацию (имевшую значительную моральную 
ценность) самого опасного и меткого стрелка в Европе. В дни, когда 64–73 метра 
считались максимальной эффективной дальностью стрельбы из гладкоствольного 
мушкета, репутация эта покоилась на способности хладнокровно ждать, пока 
противник не приблизится на расстояние около 46 метров, а потом открывать 
быстрый прицельный огонь.
«Англичане, — писал один французский маршал, — обычно занимали хорошо 
защищенные позиции, господствующие над местностью, и демонстрировали только 
часть своих сил. Сначала в дело вступала артиллерия. Затем в большой спешке, 
без рекогносцировки позиций врага, не получив времени на изучение того, 
возможна ли фланговая атака, мы шли маршем прямо в лоб на врага, чтобы взять 
быка за рога. Примерно за километр до строя англичан наших людей охватывало 
волнение, они начинали переговариваться друг с другом и ускоряли шаг; колонна 
начинала немного терять равнение. Англичане оставались недвижимы, держа оружие 
в положении «к ноге». Из-за их неподвижности их строй казался длинной красной 
стеной. Эта неподвижность неизменно производила впечатление на молодых солдат. 
Очень скоро мы оказывались уже очень близко от них, крича: «Да здравствует 
император! Вперед! В штыки!» Мы брали на мушку их кивера; колонна начинала 
распадаться на две, строй ломался, смятение переходило в суматоху; наконец 
раздавались наши первые выстрелы. Строй англичан оставался недвижим, они стояли 
молча и неколебимо, с ружьем к ноге, и, даже когда мы приближались метров на 
250, они, казалось, совершенно не обращали внимания на бурю, которая вот-вот 
должна разразиться. Контраст был поразителен; в глубине души каждый из нас 
чувствовал, что противник вот-вот откроет огонь и этот огонь, столь долго 
сдерживаемый, будет просто ужасен. Наш порыв глох. Моральное превосходство 
самообладания, которое ничто не нарушало (даже если это была только видимость), 
над беспорядком, отупляющим себя криками, воздействовало на наше сознание. В 
этот момент наивысшего напряжения строй англичан вскинул ружья к плечу. 
Неописуемое чувство охватило наших людей, когда противник открыл огонь. 
Сосредоточенный огонь противника косил наши ряды; при каждом залпе один из 
десяти падал, сраженный пулей, мы развернулись, стараясь сохранить равновесие; 
и тут три оглушительных крика нарушили столь долгое молчание наших противников; 
с третьим боевым кличем они уже бросились на нас, преследуя беспорядочную толпу 
бегущих».
Маршалы Франции — Ней, Массена, Сульт, Жюно, Виктор, Журдан, Мармон — дорогой 
ценой заплатили за уроки, преподанные им невозмутимыми английскими солдатами. 
Их оценил даже сам Наполеон, сказавший как-то, что «французский солдат не ровня 
одному английскому солдату, но он не побоится сразиться с двумя голландцами, 
пруссаками или солдатами Конфедерации». Однако утром у Ватерлоо предупреждения 
его генералов, имевших опыт пиренейской войны, о том, что будет трудно выбить с 
поля сражения британских пехотинцев лобовой атакой, вызвали только гнев 
императора. Подобно своим маршалам, он мог учиться только за большую плату.
Даже обычный средний британский солдат — «красный мундир» — в высшей степени 
был уважаем его французским противником, но все же сливками британской армии 
были подразделения знаменитой легкой бригады (не путать с кавалерийской 
бригадой периода Крымской войны). Необходимость в особых подразделениях 
легковооруженных солдат, которым можно было бы поручить функции прикрытия, 
разведки и рекогносцировки, ощущалась еще в былые времена, в период войн с