подобно мрачным тучам, и с началом страшной кампании 1814 года армия, которая 
была в силах лишь отважно оборонять Францию, состояла в значительной своей 
части из гимназистов и стариков. Французы гордились национальными триумфами; 
они приветствовали возвращающихся с фронтов ветеранов и с удовлетворением 
взирали на захваченные трофеи. Однако по мере продолжения бойни гибель цвета 
нации стала представляться чересчур высокой ценой за изорванные знамена и 
разбитые пушки; так что многие, кто еще недавно возносил императора как идола, 
стали почитать его ненасытным Молохом, пожирающим их детей.



Нежелание служить в армии (к 1810 году процент уклонистов от призыва оценивался 
цифрой восемьдесят) имело свое влияние на эффективность французских вооруженных 
сил.
К 1812 году армия представляла собой конгломерат из ветеранов и новобранцев — 
как французов; так и иностранцев. Из 363 000 человек, вторгшихся в Россию летом 
1812 года, только одна треть были французы. Когда же вектор войны повернулся 
против императора, иностранцы дезертировали из армии не только поодиночке, но и 
целыми группами и подразделениями. Так, при Лейпциге все саксонцы совместно 
дезертировали. Очевидно, подразделения такого рода были не очень-то ценным 
приобретением для императора. По контрасту с достаточно ненадежным призывным 
контингентом 1813 и 1814 годов та относительно небольшая армия, которую 
Наполеон привел к Ватерлоо, была сформирована почти целиком из ветеранов, 
вернувшихся из госпиталей и мест заключения, а также с гарнизонной службы на 
всех завоеванных территориях.

Но как бы великолепны ни были ветераны Великой армии, их победы были в основном 
все же заслугой одного Наполеона. Обстоятельства, при которых была достигнута 
победа, во многих случаях не позволяли признать за французскими воинами 
какого-либо серьезного превосходства над противником. Яростное сражение при 
Асперне, ставшее первым серьезным поражением Наполеона, продемонстрировало, что 
облаченные в бело-голубые мундиры австрийцы ничуть не растеряли своего мужества,
 тогда как кровавая баня при Прейсиш-Эйлау
[30]
напомнила Западу, что существует мало столь же отважных и сильных воинов, как 
русский крестьянин. По мере того как война расширяла свои пределы и становилась 
все более и более жестокой, недостатки военной системы, при которой один 
господствующий гений держит в своих руках все приводные ремни, проявлялись все 
более очевидно. Новые массированные военные действия становились чересчур 
масштабными для одного человека, будь им даже сам Наполеон. И все же не 
существовало никого, кто бы мог занять его место. Он был чересчур крупной 
фигурой, чтобы кто-либо другой мог существовать в его тени, — если он находился 
на своем месте, в добром здравии и бодром состоянии духа, то все шло хорошо. В 
его отсутствие либо когда меры по управлению империей или армией шли вразрез с 
его мнением, дела часто шли весьма плохо.

Британские «красные мундиры»
В годы, последовавшие после Маренго, Аустерлица и Йены, боевой дух французских 
солдат был значительным фактором на поле боя. Насколько можно судить, 
воздействию этого фактора были больше всего подвержены австрийцы, после них — 
пруссаки и немцы, в гораздо меньшей степени русские, британцы же не были 
подвержены его влиянию вообще. Но по мере продолжения войны войска союзников 
обретали уверенность в себе, а их генералы набирались боевого опыта. Когда 
распространились известия о поражении французов в Испании, а потрепанные и 
обмороженные немецкие солдаты из остатков Великой армии заковыляли обратно в 
Германию, миф о непобедимости французов сильно поколебался.
По сравнению с громадными и постоянными усилиями континентальных держав военный 
вклад в борьбу с Наполеоном, сделанный британцами, представляется довольно 
скромным. Основная мощь Британии располагалась на водах, в тех потрепанных 
штормами далеких морей боевых кораблях, которых никогда не видела Великая армия.
 Снова и снова ее флот ломал все планы корсиканца, но великая морская держава 
может лишь блокировать и изнурять великую сухопутную державу, но не способна 
покорить ее. Такое может быть достигнуто только на полях наземных сражений, а в 
начале революционных войн вся мощь наземной британской армии составляла 17 000 
человек. Она быстро росла количественно, но даже к концу войны достигла только 
250 000 человек, причем самые боеспособные части были разбросаны на 
пространстве от Индии и Вест-Индии до Кейптауна и островов Карибского моря. В 
резком контрасте с наземными силами военно-морской флот в 1814 году насчитывал 
594 корабля с экипажами численностью 140 000 матросов и морских пехотинцев.
Вдобавок многочисленные угрозы вторжения вызвали к жизни активное движение 
добровольчества, которое в один момент, на пике своего развития, достигло 380 
000 человек.
Эти добровольческие организации росли, крепли, вооружались и оснащались на 
средства добровольных взносов, и многие волонтеры из их рядов затем переходили 
на службу в регулярную армию.
Подобно любой другой армии, в рядах британской имелись и свои «крутые» типы, 
отсидевшие свой срок уголовники и тому подобные личности, но в целом качество 
ее было высоким, особенно в последний период Наполеоновских войн, когда в ее 
ряды влилось много приличных и образованных людей из чисто патриотических 
побуждений. Веллингтон, который известен особо ядовитыми отзывами о своих