как из числа врагов, так и из «своих». Многие бедолаги, лишившись дома и 
средств к существованию, вступали в армию просто от отчаяния. «У кого сгорел 
дом, одна дорога — в солдаты» — гласила поговорка. Другие вовлекались в армию 
силой. По воспоминаниям, вербовщики в армию Валленштейна заходили в 
крестьянскую хижину и клали на стол монету и веревку с петлей. Сомневающийся 
«доброволец» мог делать выбор. Совершенно естественно, из таких насильно 
завербованных в армию новобранцев хороших солдат не получалось, несмотря на 
жестокие усилия муштровавших их капралов. После малейшего поражения они 
старались разбежаться по домам, если им было куда вернуться.
Другим источником беспорядка и недисциплинированности в рядах имперской армии 
было большое число гражданских лиц, прибивавшихся к ней. За каждой армией 
тащилась обычно целая толпа прихлебателей — проститутки, любовницы, маркитантки,
 мошенники, воры и бездельники всякого рода, а также инвалиды и голодающие. За 
одной из армий в 30 000 воинов, по воспоминаниям, двигалось 140 000 бесполезных 
ртов в надежде чем-нибудь поживиться.
Но, несмотря на все это, имперские войска в основном все же состояли из 
ветеранов под командованием опытных командиров. Война была частью повседневной 
жизни Европы на протяжении стольких лет, что уже не было недостатка в 
обстрелянных солдатах, — и, закрывая глаза на все их пороки (а они были 
отягощены грехами в той же степени, что и любая армия, идущая в бой), можно 
было сказать, что они были хорошими воинами. Они были находчивы, как могут быть 
находчивы только ветераны, и тверды в бою, как могут быть тверды люди, давно 
привыкшие к войне, исполненные солдатской гордостью за свой отряд или полк.
Об их привязанности к своим офицерам, вероятно, говорить не приходится. Их 
отношения с офицерами скорее напоминали отношения ценного работника и 
работодателя. О патриотизме в подобной войне также не было и речи, поскольку 
здесь не шла речь о национальных интересах; трудно также и представить себе, 
чтобы большинство закоренелых грешников, идущих за Тилли и Валленштейном, хоть 
в малейшей мере руководствовались религиозными мотивами. Если дом человека был 
разграблен или дочь его изнасилована теми, кто принадлежал к протестантам, то 
тем лучше. Если нет, то бедняге солдату, которому, вероятнее всего, суждено 
окончить жизнь, будучи брошенным голым в придорожную канаву на съедение волкам, 
вполне можно простить несколько мелких грешков.

Солдаты, которых вел за собой Густав, были не чета среднему воину империи. Они 
представляли собой отборных жителей шведской глубинки — лучшее из того, что 
могла дать страна, которой пришлось стать военным государством. Вровень с ними 
стояли только английские и шотландские воины, добровольцы — которых привел на 
континент дух авантюризма, — желавшие сражаться за реформу веры, добыть 
воинское умение и славу, а то и из одной только любви к сражениям, как и их 
отцы, в свое время пришедшие в Нидерланды. Строгая дисциплина и высокая 
воинская подготовка превратили шведов в великолепных солдат, а их победы в 
польской войне и над русскими вселили в них уверенность в себе и в своем короле.
 Назвать Густава военачальником нельзя, не погрешив против истины. Однако 
забота командующего о благополучии подчиненных всегда завоевывает их 
преданность, в случае же с королем она сочеталась с его безрассудной храбростью 
на поле боя, с готовностью переносить все тяготы солдатской жизни и с 
репутацией победоносного генерала. Соответственно, его воины были всецело 
преданы ему и готовы следовать за ним повсюду. Нижеследующий отрывок взят из 
книги «Великая и знаменитая битва при Лютцене»
[20]
, напечатанной во Франции спустя год после этой битвы: «Он прекрасно понимал, 
что веры и преданности нельзя ждать там, где мы навязываем рабскую зависимость 
и неволю, и потому он временами мог позволить себе запросто общаться как с 
простыми солдатами, так и с офицерами. Все свои стратегические замыслы он 
проводил в жизнь быстро и решительно… Перед боем он прежде всего возносил 
молитву к Богу, а затем обращался к своим воинам, не упуская из виду возможных 
маневров своих недругов и следя, чтобы у его солдат было все необходимое…»

Шведская армия, которую Густав привел в Германию, была компактной и в высшей 
степени маневренной, обладала высоким воинским духом, отличной дисциплиной, 
новейшим снаряжением и превосходным командованием. Кроме этого, воинов 
связывали друг с другом и с их королем тесные узы патриотизма. Все другие 
качества войск были примерно равными, а потому исход сражений между имперскими 
армиями и силами Густава мог иметь только один исход. С другой стороны, 
католические воины и их генералы нимало не сомневались, что они в самом скором 
времени сметут вторгшихся захватчиков в Балтику. Потребовалась хорошая битва, 
чтобы они наконец поняли — непрерывная череда имперских побед подошла к концу.

Густав высадился на острове Узедом в июле 1630 года и провел несколько 
последующих месяцев, утверждаясь в Померании. Отнюдь не встреченный с 
распростертыми объятиями правителями протестантской Германии, он столкнулся с 
пустыми обещаниями или неприкрытой враждой. Имперские войска так запугали 
большинство германских княжеств, что поддержка могла быть получена только под 
дулами орудий. Крупный город Магдебург пал и был безжалостно разграблен и 
разрушен (май 1631 года), тогда как Густав тщетно пытался получить разрешение 
от электора
[21]
Бранденбурга на проход по его территории ему же на помощь. Тогда Густав подошел 
к Берлину и заставил электора отказаться от своего нейтралитета. Эта