был отважным человеком, не обладал способностями военачальника; к тому же в его 
лагере свило гнездо предательство — обычное последствие борьбы кланов, которая 
всегда раздирает правящие династии. Но даже и в этом случае если бы его воля к 
власти соответствовала его храбрости, то военное искусство византийской армии, 
ее дисциплина и подготовка дали бы ему возможность избежать поражения. После 
целого дня упорного сражения наступление темноты побудило императора Романа 
отдать приказ об отходе к византийскому лагерю, вокруг которого собрались орды 
вражеских конников. Император отдал войскам приказ развернуться кругом, чтобы 
встретить новую атаку неприятеля, но его арьергард, которым командовал 
предатель Андроник, продолжил отступление к лагерю. Яростной атакой турки 
отрезали центр войска от его флангов и оттеснили последние с поля боя. После 
упорного сопротивления император был ранен и взят в плен, а остатки 
византийской армии пали в битве.

Это поражение, которое по своим последствиям может считаться одним из самых 
значительных в истории, поставило Восточную Римскую империю на грань катастрофы,
 лишив ее азиатских
фем
, а вместе с ними и значительной части ее людских ресурсов. Плодородные 
возделанные поля Малой Азии превратились в пустоши, над которыми свистел ветер, 
поскольку политика номадов-сельджуков состояла в том, чтобы обращать любую 
завоеванную ими страну в бесплодную степь.

Сверхчеловеческими усилиями Византийской империи удалось выжить и со временем 
даже вернуть себе потерянные было территории, но она так никогда до конца и не 
оправилась от поражения Романа IV. И когда неудачливый Константин (по странному 
стечению судьбы последний император, правивший в Константинополе, был тезкой 
первого императора) оборонял город от войск султана Мехмета II, на крепостных 
стенах столицы, достигавших тринадцати миль в периметре, но частично 
обвалившихся, сражалось только около 8000 человек! Гарнизон некоторых громадных 
башен составляли всего три-четыре человека. Так было утрачено былое могущество 
империи.



Норманны

В 911 году был подписан договор (который должен был иметь большое значение для 
мировой истории) между королем Карлом Французским — его подданные прозвали его 
Простоватым — и неким норманном Роллоном.
«Роллон был великим викингом и столь высок, что ни одна лошадь не могла везти 
его (имеются в виду маленькие северные пони), поэтому он всюду ходил пешком, за 
что и был прозван Роллоном Ходоком».
Вернувшись с Востока после одного из набегов викингов (как можно предположить, 
довольно неудачного в смысле добычи), он совершил ошибку, предприняв рейд на 
территорию Гаральда Прекрасноволосого (Гарфагара), короля Норвегии. Подобно 
большинству королей-разбойников, Гаральд был весьма чувствителен к любому 
сколько-нибудь крупному грабежу в его собственных владениях, так что Ходок был 
быстро объявлен вне закона.
«Роллон Ходок затем отправился на запад через море в Зюдрейяр (Гебриды), а 
затем в Валланд (Франция), где затеял войну, в которой добыл себе большое 
царство и поселил там много норманнов. Оно было названо Нормандией».
Так «Сага о Гаральде Гарфагаре» описывает основание Нормандии — хотя Роллон 
вряд ли мог предугадать долгосрочный эффект от своего захватнического похода. 
По договору 911 года с королем Карлом Французским Роллон и его наследники 
отхватили изрядный кусок Франции и вызвали этим целую серию событий, которые 
привели к распаду англосаксонского королевства по ту сторону пролива и, спустя 
три столетия, едва не вызвали падение самой Франции.
Смешение рас и культур может иметь удивительные последствия, как оно и 
произошло в данном случае. Черты характера норманнов, хорошие и дурные, с их 
природной склонностью к приспособлению, заметно обострились после контакта с 
другой расой и цивилизацией. Новое поколение славилось такими врожденными 
чертами и признаками, как крепкое телосложение, отвага и умение обращаться с 
оружием — равно как и живо перенятое от франков умение сражаться верхом (причем 
в скором времени они превзошли в нем своих учителей). Они унаследовали всю 
алчность своих предшественников, а также скупость и хитрость местного населения,
 воплотившиеся в неизбывное стремление к обогащению и власти. Дикость их 
норвежских предков, усугубившись, превратилась в неистовство, так что норманны 
постоянно, если их не держала крепкая рука, пребывали в состоянии анархии и 
мятежа. Эта страсть к свободе — наследие викингов — была смягчена принятием ими 
феодальной системы, которая царила на их новой родине, и всепроникающим 
влиянием церкви.
Норвежская тяга к приключениям соединилась с галльской практичностью, и дерзкие 
экспедиции в дальние страны обычно организовывались только после тщательной 
оценки их с точки зрения возможности захвата добычи и обретения новых 
территорий. Это последнее становилось для них едва ли не навязчивой идеей. 
Никто так не привязан к своему дому и своему клочку земли, как расставшийся с 
морем моряк; и, возможно, подсознательное стремление к тихой гавани, столь 
свойственное морским бродягам Севера, трансформировалось в норманнскую жадность 
к земле.