касается отдельных людей и его последователей-христиан, будет все больше и 
больше находить практическое применение, поскольку сила индивидуализма как 
морального фактора увеличивается. Авторитарная, самоуверенная, ницшеанская 
«мораль господина» сама в некоторых отношениях сродни бусидо и, если я не 
ошибаюсь, является переходной фазой или временной реакцией против того, что он, 
патологически искажая, называет «моралью раба» – скромную мораль христианского 
самоотречения.
Христианство и материализм (включая утилитаризм) – если будущее не сведет их к 
более архаичным формам гебраизма и эллинизма – поделят мир между собой. Менее 
значительные этические системы, чтобы не исчезнуть, объединятся с тем или 
другим. На чьей стороне останется бусидо? Не имея догматов и формул и, значит, 
необходимости их отстаивать, оно может исчезнуть как самостоятельная данность; 
оно, словно вишневый цвет, готово рассеяться с первым порывом утреннего ветра. 
Но полностью умереть ему никогда не суждено. Можно ли сказать, что стоицизм 
умер? Он мертв как система, но жив как добродетель; его энергия и жизненная 
сила по-прежнему сказываются во многих областях жизни: в западной философии, в 
юриспруденции всего цивилизованного мира. Нет, всегда, когда бы ни старался 
человек превзойти сам себя, всюду, куда бы ни направляли усилия духа его плоть, 
там мы увидим в действии бессмертное учение Зенона.
Бусидо как независимый этический кодекс может исчезнуть, но его сила не 
изгладится с земли; можно снести его школы военной доблести или гражданской 
чести, но свет его и слава надолго переживут эти развалины. Подобно своему 
символу, вишневому цвету, уносимому ветрами на все четыре стороны, оно еще 
подарит миру благоухание, которое обогатит человеческую жизнь. Через эпохи, 
когда обычаи его развеются и само имя бусидо будет позабыто, его аромат долетит 
издалека, с невидимых гор, «незримых минутному взгляду», – тогда, говоря 
прекрасным языком новоанглийского поэта:


Доносит ветра трепетанье
Неясное благоуханье,
И внемлет путник с упоеньем
Нежданному благословенью
И с непокрытой головою
Стоит, недвижен, над тропою.






Часть вторая
Японский воин



Глава 18
Начало японской военной истории


По всей видимости, нет оснований сомневаться, что двумя главными факторами, 
способствовавшими развитию боевых и мореходных инстинктов у японцев, являются, 
прежде всего, большая примесь малайской крови, текущая в их жилах, и, во-вторых,
 благоприятные климатические условия, в которых они росли и воспитывались. 
Очевидно, малайская кровь дала им пыл, напор и храбрость, необходимые для 
военного призвания; второму, то есть климатическому, фактору они обязаны теми 
физическими условиями, без которых национальные преимущества часто оказываются 
бесполезными. О своеобразной дисциплине и верности, которыми столь известны 
японцы, можно сказать следующее. Если хоть что-то и отличает жителей Дальнего 
Востока от прочих народов, то это подчеркнутая почтительность и верность 
приказам своего господина, составляющая надежное основание, без которого не 
может быть никакой дисциплины. Однако последний штрих в формирование характера 
и обычаев японского воина, принявшего форму самурая, добавило введение в стране 
буддизма. Буддийское учение цивилизовало его и превратило в благородного 
человека и ученого, хотя так и не сумело окончательно изнежить его, сделав 
негодным для грубой жизни в военных лагерях. Это верно, что примерно в течение 
века японского воина, видимо, вполне удовлетворяли новые идеи и учения, 
принесенные с материка учениками Шакьямуни
[65]
, однако же в конце концов их монашеские правила вконец опротивели его всегда 
мужественному сердцу. Тогда, снова взяв управление страной в собственные руки, 
он взялся за дело, чтобы применить недавно обретенное знание на деле и 
феодализировать все национальные установления.

После введения в стране феодализма среди «воинского дворянства» старой Японии, 
которым и были средневековые самураи, быстро распространилась мода на изучение 
военных наук и искусств. Когда Японии требовалось посвящение в самые 
возвышенные области чувств, она всегда обращалась к Китаю. Именно в Китай и 
отправились самураи, чтобы усовершенствоваться в своих занятиях, но вскоре они 
уже смогли улучшить методы своих наставников. Почему не могло быть по-другому,