Мусаси безвозвратно ушла в прошлое. Хорошо организованная полиция выслеживает 
преступника от имени пострадавшей стороны, а закон отправляет правосудие. 
Государство и общество видит, что зло исправлено. Когда чувство справедливости 
удовлетворено, нет необходимости в катакиути. Если оно означало «тот сердечный 
голод, который питается надеждой утолить себя кровью жертвы», как писал 
английский богослов нового времени, несколько абзацев уголовного кодекса не так 
легко положили бы ему конец.

Что касается сэппуку, то хотя де-юре оно не существует, время от времени мы 
по-прежнему слышим о нем и, я боюсь, еще будем слышать, пока прошлое не будет 
окончательно забыто. Во множестве распространяются безболезненные и быстрые 
способы самоубийства, и число их сторонников по всему миру возрастает с ужасной 
быстротой; однако профессору Морселли придется-таки отвести сэппуку высшее 
положение среди них. Он утверждает, что «когда самоубийство совершается крайне 
болезненным способом или ценой долгих мучений, в девяносто девяти случаях из 
ста его можно отнести к действию ума, расстроенного фанатизмом, безумием или 
патологическим возбуждением»
[51]
. Но сэппуку, как правило, не имеет признаков фанатизма, безумия или 
возбуждения, так как для его успешного совершения необходимо наивысшее 
хладнокровие. Доктор Страхан
[52]
делит самоубийства на два рода: рациональный, или квазисамубийство, и 
иррациональный, или истинное самоубийство; сэппуку является лучшим примером 
первого типа.

Из двух этих кровавых установлений, а также из общего содержания бусидо легко 
сделать вывод, что меч играл важную роль в социальной дисциплине и повседневной 
жизни. Самоочевидная истина заключалась в поговорке: «Меч – душа самурая».



Глава 13
Меч – душа самурая


Бусидо сделало меч своей эмблемой силы и отваги. Когда Магомет сказал, что «меч 
– это ключ к Раю и Аду», он лишь высказал то, что чувствовали японцы. Дети 
самураев учились владеть им с самых ранних лет. Это был незабываемый день для 
мальчика, когда в возрасте пяти лет его облачали в самурайское снаряжение, 
ставили на доску для игры в го и посвящали в права военной профессии тем, что 
затыкали ему за кушак настоящий меч вместо игрушечного кинжала. После ритуала 
первого вручения оружия его уже больше не должны были видеть за порогом 
отцовского дома без этого знака самурайского статуса, хотя в повседневном 
снаряжении его обычно заменял позолоченный деревянный кинжал. Проходило лишь 
несколько лет, и он начинал носить за поясом настоящий стальной клинок, хотя и 
не наточенный; затем поддельный меч отбрасывался, и юноша, испытывая радость 
острее новообретенного оружия, отправлялся испытать клинок на дереве или камне. 
Когда в пятнадцать лет он достигает возраста мужчины и получает свободу 
действий, он может гордиться тем, что владеет оружием достаточно острым для 
любого дела. Само обладание опасным инструментом придает ему чувство и вид 
самоуважения и ответственности. «Он не напрасно носит меч»
[53]
. У него за поясом символ того, что он носит в уме и сердце, – верности и чести.
 Оба меча, длинный и короткий, соответственно называвшиеся
дайто
и
сёто
или
катана
и
вакидзаси,
никогда не покидали его. Дома они украшали самое видное место в его комнате или 
гостиной; ночью охраняли его изголовье так, чтобы он легко мог достать их рукой.
 Его постоянные спутники, они любимы, и им даются нежные имена. Они пользуются 
почтением, почти что поклонением. Отец истории Геродот оставил любопытные 
сведения о том, что скифы приносили жертвы железному ятагану. Во многих 
японских храмах и семействах тайно хранятся мечи как объекты поклонения. Даже к 
самому простому кинжалу относились с должным уважением. Любое оскорбление 
оружия приравнивалось к личному оскорблению. Горе тому, кто беспечно 
перешагивал через лежащий на полу меч!

Такой драгоценный предмет не мог вскоре не сделаться объектом внимания и 
таланта художника, да и тщеславия собственного владельца, особенно в мирные 
времена, когда пользы от него было не больше, чем от епископского посоха или 
королевского скипетра. Шагреневая кожа и тончайший шелк для рукояти, серебро и 
золото для гарды, лак разных оттенков для ножен наполовину лишили это страшное 
оружие вида, внушавшего ужас; но все это было ничем по сравнению с самим 
клинком.
Оружейник был не простым ремесленником, но вдохновенным художником, а его