считал трусостью умереть, но с достойным христианских мучеников мужеством 
подбадривал себя импровизированными стихами:


Придите, муки и страданья,
Подобно тягостной волне!
Дабы свершилось испытанье
Тех сил, что есть еще во мне.



Итак, бусидо учило: лицом к лицу встречай и переноси все бедствия и невзгоды с 
терпением и чистой совестью, ибо, как учил Мэн-цзы: «Когда Небо готово 
пожаловать человеку великую задачу, сначала оно испытывает его душу страданиями,
 а жилы и кости тяготами, оно подвергает тело голоду и чрезвычайной бедности, 
нарушает планы. Всем этим оно побуждает его ум, укрепляет характер и восполняет 
недостатки». Истинная честь состоит в исполнении предписаний Неба, и смерть 
ради этого не может быть позорной, тогда как умереть, чтобы избежать 
уготовленного Небом, поистине есть трусость! В мудрой книге сэра Томаса Брауна 
«Религия врача» содержится точный английский эквивалент принципа, неоднократно 
повторяемого бусидо. Позвольте процитировать: «Презирать смерть – дело отваги и 
доблести, но когда жизнь страшнее смерти, истинная доблесть в том, чтобы жить». 
Один знаменитый монах XVII века насмешливо заметил: «Что б ни говорил самурай, 
которому еще не приходилось умирать, в решительный миг он способен убежать или 
спрятаться». И затем: «Того, кто однажды умер в глубине сердца, не могут 
пронзить ни копья Санады, ни все стрелы Таметомо». Как близко мы подходим здесь 
к вратам храма, чей Строитель учил: «Кто потеряет душу свою ради Меня, тот 
сбережет ее»!
[50]
Это лишь некоторые из множества примеров, которые подтверждают нравственную 
тождественность всех людей мира, несмотря на упорные попытки сделать различия 
между христианами и язычниками как можно глубже.

Таким образом, мы видим, что институт сэппуку не является ни неразумным, ни 
варварским, как это может показаться нам при первом взгляде на злоупотребления. 
Ниже мы увидим, имеет ли свои смягчающие обстоятельства родственный ему 
институт воздаяния – или, если хотите, назовите его местью. С этим вопросом 
можно покончить в несколько слов, так как подобный институт, или, скажем, 
обычай, если такой термин кажется вам более подходящим, был характерен для всех 
народов и еще полностью не изжит, как о том свидетельствуют дуэли и линчевания. 
Разве американский капитан не бросил недавно вызов Эстерхази, чтобы отомстить 
за Дрейфуса? В племени дикарей, не знающих брака, измена не является грехом, и 
только ревность любовника защищает женщину от оскорбления; так же в эпоху, не 
имеющую уголовного суда, убийство не является преступлением, и только 
бдительное возмездие родственников жертвы охраняет социальный порядок. «Что 
самое прекрасное в мире?» – спросил Осирис Гора. «Отомстить за обиды родителя»,
 – был ответ, к которому японец прибавил бы: «и господина».
В мести есть нечто, утоляющее жажду справедливости. Как рассуждал мститель: 
«Мой отец не заслужил смерти. Тот, кто убил его, сделал великое зло. Если бы 
мой был жив, он бы не стерпел этого: само Небо ненавидит несправедливые 
поступки. Воля моего отца, воля Неба в том, чтобы злодей больше не творил зла. 
Он должен погибнуть от моей руки, ибо пролил кровь моего отца, и я, плоть от 
плоти его, должен пролить кровь убийцы. Нам нет места двоим под одним Небом». 
Ход мысли простой и детский (хотя, как нам известно, и Гамлет рассуждал не 
намного глубже), и тем не менее свидетельствует о внутреннем ощущении 
справедливости и правосудия. «Око за око, зуб за зуб». Наше чувство мести 
обладает математической точностью, и, пока решение не удовлетворяет обеим 
частям уравнения, мы не можем избавиться от ощущения чего-то незавершенного.
В религии иудаизма, верившей в бога-ревнителя, или греческой мифологии, 
придумавшей Немезиду, отмщение можно предоставить сверхъестественным силам, но 
здравый смысл дал бусидо институт воздаяния в качестве некого этического суда 
справедливости, куда человек мог обратиться в том случае, если его дело не 
подпадало под обычные законы. Господин сорока семи ронинов был осужден на 
смерть; он не мог апеллировать к суду высшей инстанции, так как его не 
существовало; и его верные вассалы прибегли к мести, единственному доступному 
им Верховному суду; в свою очередь обычный закон осудил их, но народ интуитивно 
вынес им другой вердикт, и потому память о них по-прежнему свежа и благоухающа, 
как и трава на их могилах в Сэнгакудзи.
Хотя Лао-цзы учил платить добром за зло, гораздо громче звучал голос Конфуция, 
говорившего, что за обиду должно возмещать справедливостью; однако же месть 
считалась оправданной, только если совершалась во имя господина и благодетеля. 
Собственные обиды, в том числе и зло, причиненное жене и детям, следовало 
терпеть и прощать. Поэтому самурай мог бы повторить клятву Ганнибала об 
отмщении за родину, но презирал бы Джеймса Гамильтона, носившего за поясом 
мешочек с землей с могилы жены в качестве вечного напоминания о мести за те 
обиды, которые нанес ей регент Марри.
Оба этих института – самоубийства и воздаяния – утратили смысл после принятия 
уголовного кодекса. Мы больше не слышим о романтических приключениях прекрасной 
девы, которая выслеживает, переодевшись, убийцу своего отца. Мы больше не видим 
семейных трагедий кровной мести. История рыцарских странствований Миямото