выразительный в отношении народных черт, что лучшие переводчики могут лишь 
отдаленно передать его, а скорее исказят, если не обезобразят. Кто улучшит 
переводом смысл немецкого Gem?t
[4]
, кто не почувствует разницы между двумя словами, столь тесно связанными по 
звучанию, как английское gentleman
[5]
и французское gentilhomme?
[6]


Бусидо, таким образом, является сводом нравственных принципов, которым были 
обязаны следовать благородные воины. Это не писаный кодекс; в лучшем случае это 
лишь несколько истин, передававшихся изустно или вышедших из-под пера 
знаменитого воина или мудреца. По большей части этот кодекс не имел ни устного, 
ни письменного выражения, но при этом обладал всей разрешающей и запрещающей 
силой настоящего документа, закона, запечатленного на скрижалях сердца. В его 
основе лежали не построения ума, даже самого одаренного, и не жизнь одного 
человека, даже самого прославленного. Рост бусидо органически проходил в 
течение жизни многих поколений воинов. Пожалуй, в истории этики бусидо занимает 
то же положение, что и английская конституция в истории политики, однако не 
имеет никаких параллелей с Великой хартией вольностей
[7]
или Законом о неприкосновенности личности
[8]
. Правда, в начале XVII века было издано «Уложение о военных домах» (Букэ 
Хатто), но в их тринадцати коротких главах речь в основном шла о браках, замках,
 кланах и тому подобных вещах, а о нравоучительных принципах говорилось лишь 
вскользь. Поэтому нельзя указать на конкретное место и время и сказать: «Здесь 
и сейчас возникло бусидо». И только потому, что оно становится общепринятым в 
период феодализма, можно отнести его происхождение к феодальной эпохе. Но как 
сам феодализм сплетен из множества нитей, так и бусидо разделяет его 
замысловатую природу. Как в Англии политические институты феодализма возникают 
после норманнского завоевания, так и в Японии зарождение феодализма произошло 
после прихода к власти Минамото Ёритомо в конце XII века. Однако как в Англии 
мы обнаруживаем элементы феодального общества еще в период, предшествовавший 
Вильгельму Завоевателю, так и в Японии зачатки феодализма существовали задолго 
до упомянутого периода.


Далее, когда феодализм формально установился как в Европе, так и в Японии, 
высшее положение в обществе, естественно, занял класс профессиональных воинов. 
Эти воины известны под именем самураев, что буквально означало то же самое, что 
и староанглийское cniht (английское
knight,
рыцарь), то есть телохранитель или сопровождающий, а по характеру напоминает 
нам soldurii (соратников), о которых пишет Цезарь, рассказывая об аквитанских 
кельтах, или comitati (двор), которые, согласно Тациту, в его времена следовали 
за германскими вождями, или, если провести параллель с еще более поздними 
временами, milites medii (рыцарей), о которых можно прочесть в истории 
средневековой Европы. Сино-японское слово бу-кэ или бу-си (воины-рыцари) также 
вошло в общее употребление. Это был привилегированный класс, и, вероятно, 
сначала его составляли люди жестокие и суровые, для которых война стала 
источником заработка. Естественно, что за долгий период непрерывных войн он 
пополнялся самыми мужественными и дерзкими, а с течением времени, посредством 
отбора, из него уходили робкие и слабые, пока не осталась только, говоря 
словами Эмерсона, «обладавшая животной силой, грубая порода, мужественная до 
мозга костей», из чего сформировались роды и кланы самураев. Со временем они 
стали пользоваться уважением и огромными привилегиями, так что в результате на 
них легла большая ответственность, потребовавшая неких общих стандартов 
поведения, тем более что кланы постоянно находились в состоянии вражды. Как 
врачи ограничивают конкуренцию в своей среде, прибегая к профессиональной этике,
 как юристы заседают в судах чести, разбирая нарушения норм учтивости, так же и 
военные должны иметь некий критерий, необходимый для вынесения окончательных 
решений по поводу собственных проступков.


Война по правилам! Сколь многообещающие зачатки морали кроются в этой 
первобытной смеси варварства и детскости. Не это ли исток всех военных и 
гражданских достоинств? У нас вызывает улыбку детское желание (как будто мы его 
переросли!) маленького британца Тома Брауна
[9]
«оставить после себя имя человека, который не запугивал маленьких и не бежал от 
больших». Но кто же не знает, что на этом желании, как на краеугольном камне, 
можно возвести обширное здание нравственности? Позволит ли мне читатель пойти 
еще дальше и сказать, что самая кроткая и миролюбивая из религий разделяет это 
стремление? Желание Тома – это то основание, на котором покоится величие Англии,
 и стоит только задуматься, чтобы понять: бусидо стоит на не менее прочном 
пьедестале. Если сама по себе война, будь то наступательная или оборонительная, 
как справедливо утверждают квакеры, жестока и порочна, все же вместе с