Лессингом мы можем утверждать: «Мы знаем, из каких недостатков вырастают 
достоинства»
[10]
. Трус и подлец – худшие оскорбления для здоровой, простой натуры. Ребенок, как 
и рыцарь, уже знаком с этими понятиями; но по мере усложнения жизни усложняются 
и они, детская вера в поисках одобрения высшей властью стремится к 
рациональному, чтобы найти в нем свое оправдание, удовлетворение и помощь в 
развитии. Если бы военный организм существовал сам по себе, без нравственной 
поддержки свыше, как далеко от благородства отошел бы рыцарский идеал! В Европе 
христианство, пусть даже в удобной для рыцарства интерпретации, облагородило 
его духовно. «Религия, война и слава – вот три начала совершенного 
рыцаря-христианина», – говорит Ламартин. В Японии у бусидо было несколько 
источников.




Глава 2
Источники бусидо


Я могу начать с буддизма. Он дает чувство спокойного доверия к судьбе, мирного 
подчинения неизбежному, стоическое самообладание перед лицом опасности или 
бедствий, пренебрежение жизнью и принятие смерти. Когда наилучший учитель 
фехтования видел, что его ученик овладел этим искусством в совершенстве, он 
говорил: «Отныне дзэн должен занять место моих наставлений». Дзэн – это 
японский эквивалент дхьяны
[11]
, которая «представляет собой стремление человека посредством медитации 
достигнуть областей мысли за пределами словесного выражения»
[12]
. Методом дзэн-буддизма является созерцание, а его целью, насколько я ее 
понимаю, постичь сознанием лежащий в основе всех явлений принцип и, если оно 
способно, самый абсолют, достигнув таким образом гармонии с ним. В таком 
определении дзэн перестает быть догматом одной секты, и тот, кто достигает 
восприятия абсолюта, поднимается над повседневным миром и пробуждается к 
«новому небу и новой земле».
[13]


Чего не смог дать буддизм, того в изобилии хватало в синтоизме. Такой верности 
сюзерену, такому почтению и сыновнему благоговению перед памятью предков не 
учит ни один другой символ веры, и синтоистское учение придало покорность 
высокомерному характеру самурая. В теологии синто нет места догмату 
«первородного греха». Напротив, она исповедует изначальную доброту и 
богоподобную чистоту человеческой души, поклоняясь ей как святая святых, откуда 
глаголют божественные оракулы. Всякому, кто бывал в синтоистских храмах, 
бросалось в глаза, что в них нет объектов поклонения и предметов для совершения 
ритуалов, а самым заметным предметом обстановки является простое зеркало. 
Присутствие этого предмета объяснить легко: зеркало символизирует человеческое 
сердце, в котором, если оно безмятежно и чисто, отражается божественный образ. 
Поэтому когда вы стоите перед святилищем, чтобы совершить поклонение, вы видите 
свой собственный образ, отраженный на мерцающей поверхности зеркала, и акт 
поклонения сводится, по сути, к древнему дельфийскому велению: «познай самого 
себя». Но ни в греческих, ни в японских учениях самопознание не подразумевает 
постижение физической составляющей человека, его анатомии или психофизики; это 
должно быть нравственное постижение, интроспекция нашей моральной природы. 
Моммзен, сравнивая греков и римлян, говорит, что греки, поклоняясь богам, 
поднимали глаза к небу, ибо их молитва была созерцанием, тогда как римляне 
покрывали голову, ибо их молитва была размышлением. Подобно римской концепции 
религии, наше размышление, по существу, выдвинуло на первое место не столько 
нравственное, сколько национальное сознание личности. Свойственное ему 
преклонение перед природой внушило нашим сокровенным душевным порывам любовь к 
стране, а культ предков, который прослеживается на протяжении многих поколений, 
придал императорскому роду статус первоосновы всего народа. Для нас страна – не 
просто земля, где можно добывать золото или сеять пшеницу, это священное 
обиталище богов, духов наших предков; для нас император – не просто глава 
законного государства или даже не покровитель культурного государства, это 
телесное воплощение божества на земле, слившее в своей личности его силу и 
милость. Если, как я полагаю, правдой является то, что Бутми
[14]
говорит об королевской власти в Англии, – а именно, что это «не только образ 
власти, но и основа и символ национального единства», – то вдвойне и втройне 
это верно для японской императорской власти.


Принципы синтоизма поддерживают две главные черты эмоциональной жизни нашего 
народа – патриотизм и верность. Артур Мэй Нэпп справедливо говорит: «Читая 
еврейскую литературу, часто трудно сказать, говорит ли автор о Боге или об 
Израиле, о Небе или об Иерусалиме, о Мессии или о самом Народе»