трудно жить в чистоте и праведности.

У многих подобных Сигэмори из-за конфликта между долгом и любовью разрывалось 
сердце. Поистине ни у Шекспира, ни даже в Ветхом Завете не встречается понятия 
аналогичного
ко –
сыновнего почтения в нашем понимании, однако в этих столкновениях бусидо всегда 
без колебаний выбирало верность долгу. Так, женщины внушали своим детям, что 
они должны пожертвовать всем ради императора. Будучи столь же решительной, как 
вдова Уиндем и ее прославленный супруг, мать самурайского семейства с 
готовностью положила бы сыновей на алтарь верности.

Поскольку, согласно бусидо, Аристотелю и некоторым современным социологам 
государство предшествует личности – личность является частью государства, – она 
должна жить и умирать ради государства и осуществления его законной власти. 
Читавшие «Критона» припомнят, какими доводами отвечает Сократ своему богатому 
собеседнику, который уговаривает его бежать от грозящей ему смерти. Помимо 
прочего, он вкладывает в уста законов или самого государства такие слова: 
«Прежде всего, не мы ли породили тебя? И разве не благодаря нам взял в жены 
твою мать твой отец и произвел тебя на свет?» Японцу этот довод ничуть не 
кажется странным, поскольку ту же мысль уже давно высказывало бусидо, с тем 
исключением, что законы и государство у нас были представлены конкретной 
личностью. Верность есть этический итог этой политической теории.

Мне знакома теория Спенсера, согласно которой политическому подчинению – 
верности – отводится лишь переходная роль
[38]
. Может быть, он и прав. Пока не наступит тот день, когда переход будет 
закончен, нам будет достаточно ее достоинства. И мы можем повторить это с 
удовлетворением, тем более что, как мы верим, тот день придет еще не скоро, а 
лишь когда, как поется в нашем государственном гимне, «песчинки превратятся в 
грозные скалы, покрытые вековыми мхами».

Здесь нам приходит на ум, что даже у такого приверженного демократии народа, 
как английский, «чувство личной преданности человеку и его потомкам, которую 
питали их германские предки к своим вождям, – как недавно сказал Бутми, – лишь 
отчасти перешло в их глубокую преданность своей стране и крови своих правителей,
 о чем свидетельствует их огромная любовь к королевской династии».
Политическое подчинение, прогнозирует мистер Спенсер, уступит место верности, а 
та диктату совести. Предположим, его догадка оправдается – неужели верность и 
сопутствующий ей инстинкт благоговения исчезнут навсегда? Мы переносим 
преданность с одного господина на другого, не предавая ни одного: сначала мы 
подданные правителя, владеющего земным скипетром, затем мы слуги Того 
Вседержителя, что восседает на троне в святая святых нашего сердца. Несколько 
лет назад последователи Спенсера, неверно понявшие его теорию, начали весьма 
глупый спор, посеявший смуту среди читающих японцев. В своем рвении они 
стремились доказать, что император имеет право на нераздельную верность 
подданного, и обвинили христиан в склонности к предательству, так как они 
заявляют о верности своему Господу и Учителю. Они прибегли к доводам софистики, 
не обладая остроумием софистов, и к схоластической казуистике – скрупулезностью 
схоластов. Они не поняли, что мы в определенном смысле можем «служить двум 
господам» без того, чтобы «одному усердствовать, а о другом не радеть», отдавая 
«кесарю кесарево, а Богу Богово». Разве Сократ, сохраняя верность своему гению, 
не подчинился с равной преданностью и самообладанием велению своего земного 
господина – государства? Живя, он следовал велению совести; приняв смерть, он 
послужил своей стране. Увы тому дню, когда государство станет настолько 
могущественным, что будет притязать на совесть своих граждан!

Бусидо не требовало от нас отдавать совесть в рабство сюзерена или императора. 
Томас Моубрей
[39]
мог бы выступать от имени японца, когда сказал:



Сам брошусь, государь, к твоим стопам.
Хоть жизнь отнять одним ты можешь взором,
Не властен ты покрыть меня позором.
Я жизнь тебе отдам, как долг велит,
Но честь моя лишь мне принадлежит.



Человек, который пошел на сделку с совестью ради своеволия, каприза или прихоти 
господина, занимал низшее место в шкале ценностей бусидо. Такого человека 
презирали, называя его
ней-син,
лизоблюд, который потворствует господину, не стесняясь в средствах, или
тё-син,
фаворит, который добивается благосклонности рабским преклонением. Оба типа