Глава 7
Искренность и правдивость


Без искренности и правдивости вежливость есть только фарс и пустая видимость. 
«Приличия, перешедшие должный предел, – говорит Масамунэ, – становятся ложью». 
Один древний поэт превзошел Полония своим советом: «Будь верен самому себе: 
если в сердце своем не отойдешь от правды, то и без молитвы боги сохранят тебя 
невредимым»
[28]
. Конфуций, в «Учении о середине» прославляя искренность, приписывает ей 
трансцендентальную силу, почти отождествляя ее с божественным. «Искренность – 
это начало и конец всех вещей, без искренности ничего бы не существовало». 
Затем он красноречиво рассуждает об ее всеобъемлющей и бессмертной природе, ее 
способности вызывать перемены без движения и одним своим присутствием без 
усилий достигать цели. Китайский иероглиф, обозначающий искренность, является 
комбинацией иероглифов «слово» и «совершенный» – хочется провести аналогию 
между нею и неоплатоновской доктриной логоса, до таких высот воспаряет мудрец в 
своем необычайном мистическом полете.

Ложь или уклончивость одинаково считались трусостью. По убеждению буси, высокое 
положение в обществе налагало более высокие нравственные требования, нежели по 
отношению к купцу или крестьянину. Буси-но ити-гон – слово самурая или, в 
точном немецком эквиваленте, Ritterwort, слово рыцаря, – было достаточной 
гарантией правдивости сказанного. Слово самурая имело такой вес, что обещания 
давали и выполняли без письменных обязательств, что унижало достоинство. 
Существует множество увлекательных историй о тех, кому смертью пришлось 
отплатить за ни-гон – двоедушие.
Правдивость пользовалась таким огромным уважением, что, в отличие от 
большинства христиан, упорно нарушавших простую заповедь Христа не клясться, 
лучшие из самураев видели в клятве нечто унизительное для их чести. Мне, 
безусловно, известно, что они клялись на мечах и разным богам, но никогда 
клятва не вырождалась в бессмысленную формальность или грубую божбу. Иногда, 
чтобы придать убедительность словам, их в буквальном смысле скрепляли кровью. 
За объяснением этого обычая я могу лишь отослать читателя к гетевскому «Фаусту».


Один американский писатель недавно написал, что, если спросить у типичного 
японца, что лучше, солгать или проявить неучтивость, он без раздумий ответит: 
«Солгать!» Доктор Пири
[29]
отчасти прав и отчасти ошибается. Прав он в том, что типичный японец, даже 
самурай, может ответить таким образом, но ошибается в том, что придает слишком 
большой вес слову, которое переводит как «ложь». Это слово (по-японски «усо») 
обозначает все, что не является правдой (макото) или фактом (хонто). Лоуэлл 
рассказывает, что Вордсворт не мог отличить правду от факта, и обычный японец в 
этом смысле не лучше Вордсворта. Спросите у японца или даже у хоть 
сколько-нибудь воспитанного американца, нравитесь ли вы ему или не болит ли у 
него живот, и он, не раздумывая долго, солжет вам, ответив: «Вы мне очень 
нравитесь» или «Спасибо, я хорошо себя чувствую». Пожертвовать правдой ради 
вежливости – это называлось «пустой формой» (кёрей) и «сладкоречивым обманом».

Я рассуждал о правдивости, как она понималась в бусидо, но, может быть, стоило 
бы уделить несколько строк добросовестности наших коммерсантов, на которую так 
часто жалуются в иностранных книгах и журналах. Их невысокая мораль 
действительно была самым позорным пятном на репутации нашей страны; но, прежде 
чем на этом основании оскорблять или опрометчиво осуждать весь народ, попробуем 
спокойно рассмотреть ее и в награду получим утешение на будущее.
Из всех основных профессий ни одна не отстояла дальше от военной, чем торговля. 
Купец занимал низшее место в иерархии сословий – воин, земледелец, ремесленник, 
купец. Самурай получал доход от земли и мог даже позволить себе, если имел 
такую склонность, по-любительски заняться земледелием, но встать за прилавок и 
счеты – для него было неслыханно. Мы знаем, что такой социальный порядок 
разумен. Монтескье ясно показал, что запрещение дворянству заниматься 
коммерцией было превосходной общественной стратегией, так как она не позволяла 
богатству стекаться в руки властей предержащих. Разделение власти и денег 
делало распределение богатства более равномерным. Профессор Дилл, автор книги 
«Римское общество в последний век Западной империи», снова донес до нас мысль, 
что одной из причин упадка Римской империи стало разрешение на занятие 
торговлей, данное благородным римлянам, что впоследствии привело к 
сосредоточению богатства и власти в руках меньшинства сенаторских семейств.
Поэтому коммерция в феодальной Японии не развивалась в той степени, в которой 
могла бы в условиях большей свободы. Естественно, что презрение общества к 
этому занятию обусловило приход в него тех, кого не заботила собственная 
репутация. «Назови человека вором, и он станет красть». Заклеймите ремесло, и 
те, кто им занимается, оправдают позорное клеймо, ибо, как говорит Хью Блэк, 
«обычное сознание отвечает на предъявляемые к нему требования и легко 
опускается до низшего предела ожиданий». Само собой разумеется, что всякое 
занятие, коммерческое либо иное, не может вестись без кодекса чести. Так и