быть проявлением уважения к чувствам других. Она также подразумевает уместность 
в произнесении слов и совершении поступков, следовательно, надлежащее уважение 
к общественному положению, ибо общественное положение отражает не 
плутократические различия, а действительные заслуги, как то было изначально.

В своей высшей форме вежливость вплотную приближается к любви. Мы можем с 
благоговением сказать, что вежливость «долго терпит, милосердствует… не 
завидует… не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не 
раздражает, не мыслит зла»
[24]
. Удивительно ли в таком случае, что профессор Дин, говоря о шести элементах 
человечности, высоко ставит вежливость, считая ее самым зрелым плодом 
взаимоотношений в обществе?

При всех похвалах в адрес вежливости я не хотел бы отвести ей место в первом 
ряду достоинств. Проанализировав ее, мы обнаружим, что она соотносится с 
другими достоинствами высшего порядка, ибо какая добродетель существует сама по 
себе? Хотя – или, скорее, благодаря тому, что вежливость превозносилась как 
совершенство, присущее профессии воина, и потому пользовалась на порядок 
большим уважением, чем заслуживала, появились и ее подделки. Сам Конфуций 
неоднократно поучал, что чисто внешние приличия являются столь же малой частью 
вежливости, как звуки частью музыки.

Когда приличия возвышаются до необходимого условия социальных взаимодействий, 
естественно ожидать, что широкое распространение в обществе получит подробно 
разработанная система этикета, необходимая в целях воспитания юношества в 
рамках правильного поведения. Как поклониться, обращаясь к другому, как ходить 
и сидеть, – этому учили и учились с великим тщанием. Правила поведения за 
столом стали истинной наукой. Чаепитие превратилось в церемонию. Разумеется, от 
всякого образованного человека ожидали знания всех этих премудростей. Веблен в 
своей интереснейшей книге
[25]
очень точно характеризует внешние приличия как «продукт и образец жизни 
праздного класса».

Мне доводилось слышать презрительные отзывы европейцев о выработанной нами 
системе приличий. Ее критикуют за то, что она занимает много времени, почему ее 
строжайшее соблюдение является глупостью. Я допускаю, что в церемонной 
учтивости могут быть излишние тонкости, но так ли граничит она с глупостью, как 
увлеченность Запада постоянно меняющейся модой, этот вопрос для меня не 
самоочевиден. Даже моду я не считаю исключительно суетной причудой; напротив, я 
вижу в ней непрестанный поиск красоты человеческим умом. Еще менее я склонен 
видеть в замысловатых церемониях одни только пустые мелочи, ибо они являются 
итогом долгого наблюдения и оптимальным способом достижения некоего результата. 
Для всего, что нужно сделать, безусловно, есть наилучший способ, а наилучший 
способ одновременно и самый экономичный, и самый изящный. Спенсер определяет 
изящество как самый экономичный способ движения. Чайная церемония представляет 
собой определенные способы манипуляции с чайником, ложкой, салфеткой и прочими 
предметами. Новичку они кажутся утомительными. Но вскоре он обнаруживает, что в 
конце концов предписанный способ больше всего экономит время и силы; иными 
словами, это самое экономичное приложение усилий – а значит, по Спенсеру, и 
самое изящное.
Духовное значение общественных приличий – или, если воспользоваться словарем 
«Философии одежды», духовная дисциплина, внешними одеждами которой являются 
этикет и церемония, – несоразмерно с тем, что дают нам основание полагать их 
внешние проявления. Я мог бы последовать примеру Спенсера и проследить в наших 
церемониальных порядках их происхождение и нравственные мотивы, лежавшие в их 
основе; но не это цель моей книги. Я желаю подчеркнуть ту роль в нравственном 
воспитании, которую играет строгое соблюдение приличий.

Как говорилось выше, этикет был разработан в таких мелких подробностях, что 
возникли разные школы, придерживавшиеся разных систем этикета. Но все они 
объединились в одном главном положении, которое великий представитель лучшей и 
прославленной школы этикета Огасавара изложил в следующих словах: «Цель всякого 
этикета состоит в развитии ума, так чтобы, даже когда вы мирно сидите, ни один 
наглец, пусть и самый грубый, не посмел бы на вас посягнуть». Иначе говоря, это 
значит, что, постоянно упражняясь в правильных манерах, человек приводит все 
части и способности своего тела в такой совершенный порядок и такую гармонию с 
собой и окружающим миром, что в нем выражается главенство духа над плотью. Так 
по-новому мы постигаем глубинное значение французского слова bienseance.
[26]

Если верно утверждение, что изящество означает экономию силы, то из этого 
следует, что, держа себя с изяществом, человек приобретает сдержанность в 
движениях при скоплении сил. Следовательно, изящные манеры – это сила в 
состоянии покоя. Когда варвары-галлы, разграбив Рим, ворвались в сенат и стали 
хватать за бороды почтенных сенаторов, винить в совершенном, думается мне, 
следует последних, им просто не хватило достоинства и убедительности манер. 
Возможно ли действительно достичь духовных высот посредством этикета? Почему же 
нет? Все дороги ведут в Рим!