И что тут делать, кроме как подчиниться? Толстый монах, спустив штаны, 
показывает «свои жирные ляжки, волосатые, как у медведя». Вот уже монах, 
подставив ему подножку, дважды валит его на спину. После ужина Сентре берет 
реванш, заставив монаха надеть тяжелый стальной доспех, в котором тот 
становится неповоротливым, и избивает его. Напрасно дама угрожает своему 
бывшему пажу гневом. Его это не трогает, и он ей отвечает: «Вы – лживая и 
вероломная. Я долгое время верно служил вам, как только можно служить и 
угождать своей даме, а теперь из-за распутного монаха вы ведете себя лживо и 
вероломно, вы бросили меня и обесчестили себя; в таком случае я знать вас не 
желаю. Тут он схватил ее за волосы и уже занес руку, чтобы надавать ей пощечин, 
но вовремя сдержался, вспомнив, сколько хорошего она ему сделала, и подумав, 
что за это его могут осудить».
Хотя попытка надавать даме пощечин и ограничилась всего лишь хватанием за 
волосы, как это далеко от рыцарской куртуазности. Аббат, который совсем не трус,
 защищается секирой, но скоро, стесненный тяжелой кирасой, падает навзничь с 
криком: «Спасибо! спасибо! спасибо! моя дама! Ах, монсеньор де Сентре, во имя 
Бога, спасибо!»
Победитель, вспомнив, что истинный рыцарь должен щадить поверженного врага, 
ограничивается тем, что пронзает своей дагой (кинжалом) ему обе щеки и лживый 
язык, злословящий о рыцарях, и в качестве трофея срывает с дамы синий пояс, 
который она недостойна носить: «Ибо синий цвет – символ верности, а вы самая 
неверная из всех, кого я знаю» (глава XXXII).
Он свертывает его и прячет под камзол. Однажды при дворе, перед королем, 
королевой и дамами, он рассказывает свое приключение, не назвав лишь имен, и 
образованный из присутствующих суд любви, рассмотрев дело, высказывается 
большинством голосов против виновной в самых тяжелых провинностях. Дама де Бель 
Кузин, которой тоже предложили высказаться, пытается обвинить возлюбленного во 
лжи. Тогда, достав пояс, сеньор Жан де Сентре бросает его ей в ноги, разоблачив 
в глазах всех виновную.
Что стало с куртуазным законом, предписывающим любовнику хранить тайну? 
Куртуазность рушится, и рыцарство гибнет вместе с ней.



Заключение


Среди многочисленных подарков, которые средневековая Франция сделала миру, есть 
два совершенно бесценных:
рыцарство
и
куртуазность,
которые неразлучны, словно два крыла средневекового орла. То, что они, как и 
готическая архитектура, были opus francigenum (французским творением), 
свидетельствуют два уроженца Германии – автор «Марисиуса фон Краона», 
признающий, что французское воспитание улучшило рыцарство во многих странах, и 
Вольфрам фон Эшенбах, знаменитый продолжатель «Персиваля», называющий Францию 
«страной истинного рыцарства».

Рыцарство – это дисциплина в недисциплинированности, внутреннее принуждение, 
выстоявшее против принуждения внешнего. В общество, которое могло погрузиться в 
самое ужасное зверство после падения мощи королевской власти и укрепления 
феодализма, личные связи которого не могли заменить связей гражданина с 
государством, рыцарство вводит элемент сдерживания и порядка, который во многом 
вдохновляется церковью.
Верно также, что оно является апофеозом юности, силы и красоты, заключенных в 
нем. Никакое физическое уродство не допускалось в рыцаре: ни в росте, ни в весе,
 ни в чертах лица, хотя «норма» и не была четко определена.
Более всего нас волнует то, что все эти добродетели юности, силы и красоты 
расцветают лишь при наличии свободы. Той самой дорогой нам свободы, о которой 
мы так долго мечтали и ради которой недавно перенесли столько страданий. Эта 
свобода родилась в Средневековье, поскольку именно она была движущей пружиной 
рыцарства. Невозможно представить себе рыцаря-раба, поскольку все они 
присоединялись к избранному ими сюзерену добровольно. Жуанвиль так объясняет 
нам успех одного из полководцев: «Весь его эскадрон состоял из рыцарей его рода 
и рыцарей, принесших ему присягу абсолютной верности».
Сила, поставленная на службу праву, – еще одна придуманная французами формула, 
которая нам очень дорога. «Право создаем мы, – говорил один германский судья в 
мрачный период, предшествовавший Второй мировой войне». Не так думает рыцарь, 
подчиняющийся и склоняющийся перед высшей властью. Сила его поставлена на 
защиту слабого, вдов, девиц и сирот. Встречаются рыцари, похищающие девиц, но 
лишь тех, кто, по словам подруги Говэна, сами хотят, чтобы их похитили. 
Слабость и беззащитность оберегают их от оскорблений, а при необходимости на их 
защиту поднимается меч рыцаря.
Приключение с его неопределенностью, риском и мобильностью, входя в жизнь 
странствующего рыцаря, вносит в его образ жизни и поведения элемент 
непредсказуемости, так импонирующий нашему индивидуализму и избавляющий от 
механической строгости воинской дисциплины, часто в ущерб стратегии, как было 
при Куртре в 1302 году, при Креси в 1346-м, при Пуатье в 1356-м и при Азенкуре 
в 1415-м.