назвавшись греком.
Но настоящий «греческий огонь» постепенно вышел из употребления, и всякие 
упоминания о его использовании после 1200 года совершенно исчезают. Основная 
причина такого забвения заключается, как видно, в том, что византийцы 
постепенно потеряли свою былую воинственность и начали вырождаться. В 1200 году 
командовавший византийским флотом Михаил Струфон продал в Константинополе все 
военно-морские запасы и «обратил в деньги не только железные скрепы и якори 
кораблей, но даже паруса их и такелаж, оставив военный флот без единого 
большого корабля». Деньги он присвоил себе, и с этого момента секрет жидкого 
огня был, как видно, утерян. Когда четыре года спустя участники Четвертого 
крестового похода напали на своих бывших союзников – христиан Константинополя, 
шестнадцать боевых кораблей Византии обладали только весьма несовершенными 
устройствами грозного прежде «греческого огня», с которыми венецианцы быстро 
управились.
Сарацины не замедлили использовать огонь как оружие в своей борьбе с 
крестоносцами. В 1191 году в Акре, когда осадные башни крестоносцев начали 
угрожать городу, некий ремесленник, мастер по обработке металла из Дамаска, 
предложил план, заключавшийся в следующем: «Чтобы обмануть христиан, он 
забросал одну из осадных башен горшками с нефтью и иными горючими материалами, 
не зажигая их. Тогда христиане, ободрившись, забрались с триумфом на самый верх 
башни и принялись осыпать правоверных насмешками. Тем временем человек из 
Дамаска, подождав, пока смесь в горшках достаточно растеклась, вновь метнул, 
теперь уже горшок с хорошо разгоревшимся содержимым. Тотчас огонь охватил все 
вокруг, и башня сгорела. Пламя было так велико, что неверные не имели времени 
спуститься вниз. Люди, орудия – все сгорело. Две оставшиеся осадные башни были 
уничтожены таким же манером».

Несмотря на то что этот огонь не был вызван составом, которым пользовались 
византийцы, его хватило, чтобы вогнать христиан в великий страх. Жан де 
Жуэнвиль, автор хроники «Histoire du Roy Saint Loys»
[3]
, своими глазами видевший результаты действия огня, сообщает об ужасе, который 
в 1249 году он вызвал среди командиров армии святого Людовика
[4]
во время осады Дамиетты. Было решено, что всякий раз, когда неверные будут 
использовать огонь, каждый будет повергаться на локти и колени и молить Господа 
об общем избавлении от этой напасти. Однако результаты применения огня, как 
кажется, не давали оснований для подобного страха, поскольку некоторые из 
боевых башен, подожженных таким образом, были спасены от пожара. Жуэнвиль 
описывает свои ощущения в таких словах: «Сарацины привезли боевую машину, 
именуемую камнеметом, и заложили в ее чашу греческий огонь. Огонь этот был 
таков, что, когда летел, спереди выглядел размером с бочонок от вержюса (в XIII 
столетии так назывался пряный соус, приготовленный из сока диких яблок), а 
тянущийся за ним огненный хвост длину имел с большое боевое копье. Шум, который 
он издавал в движении, подобен был грому небесному. Подобен он был дракону, 
летящему по воздуху. От него исходил великий свет, столь яркий, что в лагере 
все было видно так же ясно, как если бы стоял день». Четырехкратное упоминание 
об использовании для метания огня гигантских арбалетов показывает, что сифоны 
или помпы не использовались, поскольку они предназначались только для 
византийского огня. Джеффри де Винесауф (он сопровождал короля Ричарда I в 
Крестовых походах) в своей рукописи «Itinerari cum Regis Ricardi»
[5]
сообщает об огне, «oleum incendiarium, quod vulgo Ignem Graecum nominant»
[6]
, который, «обладая гнусным запахом и голубым пламенем, пожирает даже кремень и 
железо и к тому же не может быть потушен водой; однако, посыпав его песком, 
возможно его ярость умерить, а вылитый на него уксус тушит его».

Типы машин, применявшихся для метания бочонков с огнем, могли основываться на 
принципах натяжения (гигантские луки), кручения (скрученный канат) или 
противовеса (груз на конце качающегося коромысла). Постоянные упоминания об 
использовании такого рода «артиллерии» в европейских и азиатских войнах, в 
особенности с учетом цветистости языка, на котором толкуется о громах и молниях,
 вполне могли вызвать сумятицу в головах поздних авторов, решивших, что 
огнестрельное оружие и пушки использовались намного раньше времени их 
действительного применения.
Применение огня в Европе зафиксировано Роджером де Ховеденом, который отмечает, 
что король Франции Филипп-Август использовал его в 1193 году для сожжения 
английских кораблей в гавани Дьепа во время осады. Этот монарх, вступив в Акру, 
обнаружил там значительное количество зажигательных материалов, уже готовых к 
употреблению, и привез их с собой в Европу для использования их против своих 
собратьев-христиан. Даже Эдуард I при осаде замка Стирлинг в 1304 году 
приказывал применять «живой огонь» против шотландцев. Спустя пятнадцать лет 
фламандский инженер Крэб защищал осажденный Эдуардом II Бервик при помощи 
зажигательной смеси, содержавшей смолу, деготь, жир, серу и очесы льна.
Джон Арденн, хирург эпохи Эдуарда III, предложил, помимо длинных боевых луков и 
арбалетов, применявшихся для метания зажигательных материалов, использовать 
также птиц и животных для переноски огненных составов в железных или медных 
сосудах. В рукописи, хранящейся в коллекции Хауслауб в Вене, изображена собака 
в кольчужной попоне с притороченной пикой и пылающим горшком на спине, скачками