рассказывал доктор Уолкот, – когда какие-то сказанные мною необдуманные слова 
вызвали возмущение генерала. Он возразил. Я не пожалел ехидства, отвечая ему. 
Он ушел и на следующее утро прислал мне вызов. Время встречи было назначено на 
шесть часов, а местом поединка был выбран Грин, у Труро, где в это время 
пустынно. Без секундантов. Надо сказать, что окно моей комнаты выходило на Грин.
 Едва только встав с постели и одевшись, я отодвинул шторы и увидел генерала, 
который уже за полчаса до назначенного времени прогуливался по берегу реки. 
Солнце встало в облаках, утро было очень холодным, а зрелище генеральского 
пистолета и его заблаговременное появление на месте встречи конечно же имели 
целью подействовать мне на нервы. Пока я одевался, мне пришло в голову, что 
намерение двух старых друзей лишить друг друга жизни – это величайшая глупость. 
Решение было принято незамедлительно. Я позвал служанку: «Молли, тут же 
разожгите огонь в камине, сделайте несколько отменных тостов – и чтобы завтрак 
был готов через минуту-другую». – «Да, сэр». По моим часам до назначенного 
времени оставалось порядка минуты. С пистолетом в руках я вышел через заднюю 
дверь своего дома, которая выходила на лужайку. Я пересек ее подобно льву и 
подошел к Маккормику. Он сурово посмотрел на меня, но не произнес ни слова. 
«Доброго вам утра, генерал». Генерал поклонился. «Слишком холодное утро для 
дуэли». – «Есть только один выход», – отчужденно произнес генерал. «Предполагаю,
 тот, который вы, солдаты, называете извинением! Мой дорогой друг, я готов 
двадцать раз принести его за свое вчерашнее неправильное поведение – но сделаю 
это с одним условием». – «Я не могу говорить об условиях, сэр», – сказал 
генерал. «Тем не менее я прошу вас принять его. Вы зайдете ко мне и вместе со 
мной отдадите должное хорошему завтраку, который уже стоит на столе. Я от всей 
души сожалею, если вчера оскорбил ваши чувства, поскольку не имел намерения 
этого делать». Мы обменялись рукопожатиями, как старые друзья, и вскоре за чаем 
с тостами забыли наши разногласия; тем не менее я не люблю вспоминать эти 
пистолеты и то холодное утро. Я убежден, что много дуэлей могли бы кончиться 
столь же благополучно, будь у его участников такая же, как у меня, возможность 
увидеть из окна место дуэли в такое же холодное утро!»



20


Афинский флотоводец Фемистокл вступил в спор с командующим греческим флотом 
перед битвой у Саламина спартанцем еврибиадом, и тот, как человек очень бурного 
темперамента, поднял свой посох, чтобы ударить Фемистокла. Тот сдержал 
возмущение, вызванное этой вспышкой (сейчас это называется джентльменским 
поведением), и сказал: «Бей,
но выслушай
». Фемистоклу не пришло в голову перерезать лакедемонянину горло, и он счел его 
страстную вспышку простительной слабостью соратника, лучшие качества которого 
перевешивали этот недостаток.

Было известно, что знаменитый актер Хендерсон редко позволял себе вспышки 
эмоций. Как-то в Оксфорде он поспорил с коллегой-студентом, который не смог 
сдержать свой темперамент и выплеснул ему в лицо стакан вина. Мистер Хендерсон 
вынул носовой платок, вытер лицо и спокойно сказал: «Сэр, вы отклонились от 
темы – а теперь приведите свои аргументы».
Сэр Уолтер Рейли издавна пользовался славой дуэлянта, и как-то, убив несколько 
своих противников, он испытал такое потрясение варварством этого обычая, что 
решил впредь никогда больше не драться на дуэли. Случилось, что в кофейне он 
вступил в горячий спор с каким-то молодым человеком, и тот опрометчиво плюнул в 
лицо ветерану. Сэр Рейли, вместо того чтобы, как обычно, пустив в ход шпагу, 
наказать его, спокойно извлек из кармана носовой платок, вытер лицо и сказал: 
«Если бы я мог стереть со своей совести грех вашего убийства столь же легко, 
как вытереть с лица ваш плевок, вы бы не прожили и минуты». Молодой человек был 
настолько поражен благородством поведения сэра Уолтера, что немедленно попросил 
у него прощения.



21

Рене д’Анжу, который описывал турниры, рассказывает нам, что перед началом 
схваток герольдмейстер обычно подводил какого-нибудь отважного рыцаря или 
эсквайра к женщинам и говорил: «Трижды благородный и смелый рыцарь, или трижды 
благородный и великодушный эсквайр, поскольку женщинам всегда свойственно 
испытывать сострадание в глубине сердца, они, которые собрались здесь в 
ожидании завтрашнего турнира, сообщают, что им было бы приятно, коль скоро бои 
у них на глазах не были бы слишком жестокими, и чтобы у них не возникала 
необходимость оказывать помощь. Посему они приказывают самым известным рыцарям 
и эсквайрам, собравшимся здесь, кто бы они ни были, нести справедливость на 
конце своего копья, и, если кто-то, не в силах вынести напряжения схватки, даст 
об этом знать атакующему, тот должен немедленно прекратить нападение и больше 
не прикасаться к своему противнику, потому что с этой минуты и до конца дня 
женщины берут его под свою защиту и покровительство».