шпагами в руках, на что маркиз отправил ему следующее послание: «Он принял 
решение не отвечать на это требование, поскольку на то существует запрет от 
Господа и его суверена; с другой стороны, он готов незамедлительно убедить 
противника, что все старания умиротворить его проистекают отнюдь не от страха 
перед дуэлью. Он должен каждый день заниматься своими привычными делами и готов 
защитить себя против любого нападения, которое может его ждать». Вскоре обе 
стороны встретились, и маркиз, а также его слуга были вынуждены защищаться; по 
прошествии небольшого времени и противник и его секундант были ранены и 
обезоружены. Затем маркиз доставил противников в свою собственную палатку, где, 
подкрепив их сердечными средствами и позаботившись перевязать их раны, вернул 
им шпаги, которых они лишились после схватки, и отпустил их с заверением, что, 
будучи христианином и джентльменом, он никогда впредь не будет упоминать о 
несущественных обстоятельствах, связанных с его триумфом. Этому отважному 
аристократу часто приходилось наблюдать, что «подлинная смелость и благородство 
связаны с умением терпеть и прощать ради любви к Богу, а не сводить счеты; со 
страданием, а не с отмщением – потому что на самом деле это гораздо труднее». И 
добавляет: «У быков и медведей хватает смелости, но это смелость жестокости; 
сомнительно, чтобы человек, разумное существо, должен был бы вести себя 
подобным образом».
Некая рукопись Джонаса Хануэя, тайно похищенная и представленная в ложном свете,
 рассказывает о тревоге, которой был охвачен джентльмен, склонный к дуэлям, от 
которого мистер Хануэй получил письмо следующего содержания: «Сэр, насколько я 
понимаю, Вы автор бумаги подписанной......., в которой есть заглавные буквы, 
имеющие в виду, как я предполагаю, именно меня. Поскольку я всегда противостою 
попыткам нанести мне оскорбление, жажду, чтобы Вы встретились со мной в ****** 
и прихватили с собой шпагу. Ваш... и т. д.»
На каковое письмо поступил следующий ответ:
«Сэр, отвечая на Ваше послание, смысл которого, насколько я предполагаю, 
заключается в вызове на дуэль с Вами, я не понимаю, в силу каких причин Вы 
призываете меня к ответу. Я не собираюсь говорить Вам, являюсь ли я автором 
упоминаемой Вами бумаги или нет; но думаю, что мое представление о чести 
вынуждает сказать Вам, что я никогда не имел намерения причинить урон 
кому-либо; если же оскорбление все-таки нанесено, та же честь требует от меня 
искупить его, не впутывая своих друзей в сложности, связанные с дуэлью; со 
своей стороны, я всегда считал необходимым не спускать оскорблений, оставаясь в 
границах, которые требуют здравый смысл и религия.
Что же до встречи с Вами в ******, у меня нет никакого желания прогуливаться по 
такой погоде, еще менее я расположен драться из-за ничего; но шпага всегда при 
мне, готовая к использованию при каждом подходящем случае. Остаюсь Ваш и т. д.».

«В данном случае, – говорит мистер Хануэй, – мой противник был удовлетворен и, 
без сомнения, рад, что избавился от дуэли, как любой человек, кроме тех, кто 
отравлен вином или, что то же самое, гневом или же совершенно лишен способности 
к пониманию. Я могу предположить, что такие же чувства испытывал и мой 
противник; встретившись, как он хотел, с моей шпагой, он бы скончался, за что, 
не сомневаюсь, мне был бы предъявлен счет – а что я мог бы сказать в свою 
защиту? Что я боюсь не Бога, а фантома общественного мнения. А что, если бы я 
убил своего противника и ситуация, представленная в лучшем свете, получила бы 
прощение со стороны человеческих законов? Могли бы все мои слезы раскаяния 
смыть с рук следы этого честного убийства?»
Сэру Ричарду Стилу, по его собственным словам, приходилось драться с 
несколькими тупоголовыми гениями, которые пытались «проверить на нем свое 
мужество», предполагая, что святой обязательно будет трусоват. Когда этот герой 
христианства убедился, что его разболтанный компаньон пренебрег своими 
обязанностями, он сел, чувствуя себя героем какой-то идиотской комедии.
Известный литератор поссорился с одним из своих знакомых; последний нашел повод 
для ссоры в следующем выражении из записки: «Моя жизнь к Вашим услугам, если Вы 
рискнете взять ее». На что тот ответил: «Вы сказали, что Ваша жизнь к моим 
услугам, если я рискну взять ее. Должен признаться, что не стану рисковать и 
брать ее. Благодарю Бога, что у меня не хватит на это смелости. Но хотя мне 
свойственна боязнь лишить Вас жизни, разрешите мне заверить Вас, сэр, что я в 
той же мере благодарен Высшему Существу, которое милостиво наделило меня 
достаточной решимостью нападать, чтобы защищать свою». Этот вдохновенный ответ 
достиг желаемого результата: резоны были услышаны, вмешались друзья, и 
примирение было достигнуто.
Некий американский джентльмен послал следующий юмористический ответ на вызов: 
«У меня есть два возражения по поводу дуэли: первый заключается в том, что я 
могу причинить Вам вред, а другой – в том, что Вы можете причинить вред мне. Я 
не вижу никакой пользы в том, что прострелю пулей какую-то часть Вашего тела; 
когда Вы будете мертвы, от вас не будет никакой пользы для целей кулинарии, 
какую мне могли бы принести кролик или индюшка. Я не каннибал, чтобы питаться 
человеческой плотью! Тогда чего ради я должен стрелять в человеческое существо, 
которое я никак не смогу использовать? У буйвола куда лучшее мясо, и хотя Ваша 
плоть может быть деликатной и изысканной, все же, чтобы она стала съедобной, 
потребуется слишком много соли. Во всяком случае, для долгой дороги она не 
годится. Правда, из Вас можно сделать хорошее барбекю, потому что по природе 
своей Вы енот или опоссум, но вот пока у людей нет привычки делать барбекю из 
человечины. Что же до Вашей кожи, то сдирать ее не имеет смысла, ибо она лишь 
чуть лучше, чем у годовалого жеребенка. Что же до меня, у меня совершенно нет 
желания становиться на путь, который может плохо кончиться для кого-то;