внимание, — на редкости, на те формы, которых они не видели раньше, на нечто 
поразительное и на уникальные экземпляры, не имеющие никакой представительской 
ценности. И таким образом, они не обращают внимания на экземпляры гораздо более 
ценные и значимые для ученых, а те, что они привозят домой, часто заплатив за 
них большую цену, являются разве что экспонатом для лавки диковинок.
Трудность в описании меча заключается и в том, что меч отличается отчетливой 
индивидуальностью. Окончательный облик каждого оружия определяется множеством 
факторов: от бессознательного выбора до глубочайшего расчета. Одним из свойств 
произведений аборигенов является то, что у них не бывает двух одинаковых 
предметов, особенно это касается оружия (хотя возможные различия между ними и 
сильно ограничены). Количество мелких различий между мечами может быть 
безграничным. Даже и сейчас фехтовальщики зачастую делают себе шпаги на заказ — 
той формы, того размера или веса, которые они считают (зачастую сильно при этом 
ошибаясь) лучше общепринятых. Кто-нибудь, желая сделать свои руки сильнее, 
разрабатывает оружие, которое подошло бы титану, а попробовав им поорудовать, 
понимает, что оно просто бесполезно. Рассказывают об одном оружейнике из 
Шеффилда, который, получив из Марокко деревянную модель меча с наставлением 
воспроизвести ее в стали, сделал по одному и тому же образцу несколько сотен 
клинков, но так и не смог найти ни одного покупателя. Общее сходство всех мечей 
с единым образцом затмевают особенности, делающие их негодными для всеобщего 
использования. Они настроены только на своего владельца, который всегда 
гордится тем, что вот его-то меч самый лучший и имеет какое-то, подчас 
неразличимое, достоинство перед остальными. Ничего другого и ожидать нельзя — 
ведь меч должен быть частью хозяина, продолжением его руки. Естественным 
результатом такого положения вещей является вопиющее многообразие 
разновидностей этого оружия и трудность в попытке урезать это многообразие для 
создания какого-то упорядоченного описания. Следовательно, я не могу 
согласиться с президентом Антропологического института, когда тот утверждает: 
«Конечно же мечи похожей формы можно найти во многих странах, но они не столь 
причудливы (как габонские мечи), если только их форма не является 
заимствованной. Мечи практически одной и той же формы могут независимо друг от 
друга появляться в разных частях света, поскольку количество их ограничено, а 
требования человека везде едины».
Таким образом, главным, что заставило меня задержаться на столь долгий срок, 
стала потребность ввести систематику, последовательность и ясный порядок в хаос 
деталей. Возникла необходимость найти какое-то единство, какую-то точку отсчета 
эволюции и развития этого оружия, без которой все рассуждения оказались бы 
рассеянными и непоследовательными. Но как найти тот ключ, который превратит 
запутанный лабиринт в прямую дорогу, ту точку отсчета, которая позволит нам 
обозреть всю панораму; тот угол зрения, который верно отразит расположение 
деталей, связующую нить взаимодействий и прогресс частей и всего целого?
В музеях и, следовательно, в их каталогах приняты две системы «классификаций, 
определяющих поля нашего невежества». Я приведу здесь только английские 
коллекции, а континентальный читатель пусть сам найдет примеры применения обоих 
принципов у себя дома. Первый принцип — тематический, или географический 
(например, коллекция Кристи), который, как понятно из самого названия, 
определяет место экспоната в основном по его отношению к местности, природе, 
культуре, среде и дате; этот принцип рассматривает человека и его работу как 
выражение почвы, его взрастившей. Второй принцип — материальный и чисто 
формальный (например, коллекция генерала А. Питт-Риверса); он рассматривает 
только экспонаты сами по себе, вне зависимости от их авторов или среды, в 
которой они были сделаны; бесстрастно исследуя законы развития соперничающих 
разновидностей, этот принцип преследует цель расширения наших знаний о 
человечестве. У обоих принципов есть свои достоинства и недостатки. 
Тематический принцип более последователен с антрополого-этнологической точки 
зрения, потому что рассматривает культуру народа в целом; но показать путем 
сопоставления возникновение, жизнь и смерть отдельного предмета он не в силах. 
Формальный принцип берется за изучение конкретных представлений; он описывает 
их переходы, связи и последовательность, развитие и деградацию. Он приводит 
примеры действия законов бессознательного выбора, в отличие от заранее 
обдуманного и планируемого. Таким образом, он претендует на интерес социологов, 
хотя и отделяет и изолирует предмет от его окружения — человечества.
Опять же неразумно было бы не отметить хронологический принцип (коллекция 
Деммина). Он помогает нам уверенно проследить возникновение предметов и 
происхождение их друг от друга; хроники приключений и случаев, связанных с этим 
самым универсальным оружием, чья замечательным образом размеченная карьера 
заслужила столько внимания религии, поэзии и прозы, как ничто другое в этом 
мире. И я не забыл о мудром предупреждении доктора Артура Митчелла о том, что 
«грубая форма инструмента может не только предшествовать формам более 
совершенным, но и, напротив, приходить им на смену». Должное внимание к датам 
позволяет нам избежать ужасной мешанины, царящей в обычных музеях. Деммин 
обнаружил большое количество мечей, отмеченных в каталоге принадлежащими к 
эпохе Карла Смелого, в то время как форма их говорила о том, что они относились 
к концу XVI века или даже к началу XVII. В Аквилехском музее мне показывали 
«римский меч», который был на самом деле венецианским, с закрытым эфесом; от 
силы ему было лет двести. Лишь в рамках точной хронологии обретают силу и 
географический, и формальный принципы.

Взявшись за такой предмет, как меч, который существует на протяжении всей 
истории человечества, было бы, осмелюсь я выразить свое мнение, глупо принять