латинян — французами и итальянцами. Никогда еще не было между школами столь 
разработанных различий, как в интеллектуальной, так и в моральной подготовке. 
Почти повсеместным стало использование рапиры, как притуплённой, так и 
непритупленной. Недавно (в сентябре 1882 года) десять журналистов одной 
парижской газеты предложили сотрудникам издания-соперника дуэль в лучших 
традициях своих предков. Даже слабый пол во Франции и Италии стал искусен в 
фехтовании; и женщины сейчас есть и среди самых успешных учеников salles 
d'armes
[3]
. Взять хотя бы несчастную мадемуазель Фейгин из Французского театра, хорошо 
известную своей искусностью в «кварте и терции и отвлекающих маневрах».

В поисках причин столь широкой увлеченности далеко ходить не надо. Перед лицом 
точного оружия меч как средство защиты и нападения может полностью выйти из 
употребления. Он больше не будет ни общепринятым оружием, ни представителем 
идеи. Он потеряет свое высокое положение наставника великих и благородных. 
Однако работы ему осталось, и еще останется. Бывший Царь оружия ныне предстает 
как главный инструктор боевого искусства. Как математика является основой всех 
точных наук, так же и фехтование учит солдата обращению с любым другим оружием. 
Это хорошо знают в континентальных армиях, где у каждого полка есть свой 
фехтовальный зал.
Опять же, человек мыслящий не может не знать о присущей мечу способности 
стимулировать физические качества. «Недостаточно утруждать только душу, 
необходимо утруждать также и мышцы», — пишет Монтень, отмечая при этом, что 
фехтование — единственный вид упражнений, где «упражняется дух». Являющийся 
лучшей из гимнастик, этот вид физической деятельности учит человека быть воином.
 Фехтование делает человека сильнее, активнее, проворнее и быстрее в движениях. 
Ученые подсчитали, что за час интенсивных занятий фехтованием человек с потом и 
выдыхаемым воздухом теряет до сорока унций веса. Фехтование — непревзойденное 
средство тренировки координации движений, глазомера, оценки собственных 
возможностей и, в конце концов, подготовки к реальному бою. Для успеха в 
фехтовании требуется уверенность духа, которая становится для фехтовальщика 
привычным состоянием; нельзя не предложить эту фантастическую, приносящую 
небывалые плоды дисциплину для преподавания в школах.
Теперь же, по мере того как вместе с обычаями прошлого века меч теряет славу 
разрушителя, нельзя не заметить, что характер народов при этом меняется, и не в 
лучшую сторону. Как только во Франции перестали носить шпаги, так французы 
стали заявлять о своих согражданах, что «самый галантный в Европе народ вдруг 
стал самым грубым». То учтивое обхождение англичан, которое так очаровывало в 
англичанах начала XIX века пылкого и требовательного Алфиери, сохранили ныне 
лишь немногие. Да, действительно, бретеров, профессиональных дуэлянтов, больше 
нет. Но учтивость и пунктуальность, вежливость в отношениях между людьми и 
галантное служение женщине (frauencultus) — суть рыцарского духа — по большей 
части остались при этом за бортом. Последнее, похоже, сохранили лишь в Европе 
наиболее культурные классы, а широкие массы — только в Соединенных Штатах, где 
мы видим любопытный оазис рыцарства, сохраняемый с помощью не меча, но 
револьвера. В Англии запрещены дуэли, и ничего не предложено взамен: мы 
устранили следствие вместо причины.
Все вышенаписанное доказывает, что книга, которую вы держите в руках, — не 
«ложка после обеда», что в том героическом оружии, которое я избрал ее героем, 
и сейчас есть жизненная сила. Подробности всех этих общих утверждений будут 
изложены на последующих страницах. Теперь следует, наверное, представить 
читателям эту книгу.
В 70-х годах я с легким сердцем взялся за «Книгу меча», предполагая закончить 
ее за несколько месяцев. В результате у меня ушло на нее столько же лет. 
Необходимо оказалось не только исследовать источники и размышлять над ними, но 
и попутешествовать по свету, изучая положение вещей самостоятельно. Для 
написания монографии по мечу и исследования литературы о нем пришлось посетить 
все крупные арсеналы Европейского континента и совершить в 1875–1876 годах 
поездку в Индию. За короткий срок в несколько месяцев удалось показать только 
то, что записями об истории меча являются все исторические хроники мира. За 
долгий срок в несколько лет я убедился, что полностью охватить эту тему 
невозможно, надо каким-то образом себя ограничить.
Нельзя сказать, чтобы монография по мечу была не нужна. Ученым, интересующимся 
его происхождением, генеалогией и историей, не удастся найти у себя под рукой 
ни одной публикации. Им придется перерывать каталоги и книги по оружию в целом, 
количество которых исчисляется десятками. Придется искать брошюры с беглыми 
обзорами, статьи в беспорядочных складах информации, именуемых журналами, и 
разбросанные по пухлым сборникам и общим работам по хоплологии. Придется 
продираться том за томом сквозь пространные описания историй и путешествий ради 
нескольких разбросанных предложений. И постоянно они будут обнаруживать, что 
указатель в конце английской книги, в котором обширно перечисляются упоминания 
стекла или сахара, по поводу меча не сообщает ничего. Временами им придется 
блуждать в темноте, потому что авторы источников, кажется, совершенно не 
представляли себе важность предмета повествования. Например, много написано об 
искусстве Японии; а вот знания наши о японской металлургии, особенно о 
производстве железа и стали, не выходят за пределы элементарных, хотя 
информации о причудливых и замечательных мечах японцев на удивление много. А 
путешественники и коллекционеры описывают мечи в той же манере, что и предметы 
естественной истории. Они обращают внимание только на то, что привлекает их