|
все угощения на один лад, ничего другого ни одной в голову не приходит. Я
человек вежливый, вот и пью. За завтраком опять стакан молока или сока. В
воскресенье тоже только и делаю, что пью, пью и пью: откажусь — обижу хозяев.
Мне приходилось терпеть до утра понедельника, когда мы возвращались в училище,
и я мчался в одну из трех моих уборных. Какие муки я терпел с переполненным
пузырем с вечера пятницы, всю субботу, воскресенье и до утра понедельника.
Страшнее ничего не придумать.
Если я вдруг слышал звук шагов рядом с уборной, у меня в голове
раздавался страшный раскат грома и я буквально цепенел. Иногда я не мог прийти
в себя в течение часа и больше.
В училище мне приходилось очень тяжко. А куда денешься? Отец хотел,
чтобы я стал морским офицером, и я должен был оправдать его ожидания. А когда я
приезжал на каникулы, отец издевался надо мной за то, что я ходил мочиться в
номер гостиницы. Когда я заканчивал школу, он и тогда просто зверел из-за этой
гостиницы.
Я не люблю отца. Он каждый день пьет пиво, напивается каждую субботу и
воскресенье. Обзывает мать занудой за то, что она ходит в церковь и принадлежит
к Женскому христианскому союзу воздержания. Мне это не нравится. Не могу
сказать, что мое детство было счастливым. Отец любит досуха выжимать своих
клиентов, чем он успешно и занимается. Он дует свое пиво, а я его терпеть не
могу. И еще он пилит меня за то, что я на стороне матери”.
Так мы беседовали в этот вечер, как вдруг Роберт взглянул на окно и
сказал: “Вроде бы дождь пошел? Кажется, по стеклу скатилась капля?” В небе не
было ни облачка и никакой влаги на стекле. Но реплика была символической. Я
знал, что в ней скрывается какой-то глубокий смысл, но в голову пришла
единственная аналогия: дождь — это падающая вода, и моча — тоже падающая вода.
Роберт сказал мне это в символической форме.
“Есть какие-нибудь конкретные планы на выходные?” — спросил я у Джерри.
“Если вы меня отпустите, я хотел бы спуститься на байдарке в низовья реки
Осейбе в Северном Мичигане. Эта речка для байдарочного похода то, что надо. Я
уже по ней ходил. Там такие быстрины — дух захватывает!”
Повернувшись к Роберту, я спросил: “А ты куда собираешься на выходные?”
“Пожалуй, я съезжу домой, повидать маму”, — ответил он. “А заниматься чем
будешь?” — “Если не будет дождя, выкошу лужайку”.
Мне показалось очень символическим намерение выкосить лужайку, если не
будет дождя, со стороны человека, которому предстоит отправиться на войну, в
действующую армию.
“Хорошо, — сказал я. — Жду тебя в понедельник в шесть часов вечера”. Я
спросил, каким поездом он поедет домой в Сиракузы и предупредил: “Смотри, не
опоздай на поезд”.
Я позвонил отцу Роберта, мистеру Дину, и сказал, каким поездом ему
следует приехать в Детройт повидаться со мной. Я настоятельно просил его
приехать именно этим поездом. Он недовольно пробурчал что-то, но согласился. Я
не хотел, чтобы они с Робертом встретились у него дома.
Заявившись ко мне на следующий день после прибытия, папаша взглянул на
мою секретаршу и процедил: “А эта серая мышь что здесь делает?” — “Мисс Х. мой
секретарь. Она работает в свой выходной день, чтобы помочь мне в работе с вашим
сыном. В данный момент она стенографирует все, что говорите вы, что говорю я и
что надумает сказать любой из присутствующих”, — объяснил я. “А нельзя эту
старую перечницу выставить отсюда?” — поинтересовался папаша. “Нет, она должна
вести запись всех разговоров”.
“А эта водонапорная башня что здесь околачивается?” — спросил он, глядя
на Джерри. “Он — студент-медик. Помогает мне в работе с вашим сыном, участвует
в процессе лечения”, — ответил я. “Тоже мне мудрец, без какого-то студента не
может обойтись”, — бросил презрительно папаша. “Очень способного студента”, —
добавил я.
Тут мистер Дин заметил профессора и сказал: “Еще этого хмыря здесь
недоставало, зачем он тут?” — “Это профессор искусствоведения из Мичиганского
университета. Он тоже помогает мне в лечении вашего сына”.
“О Господи! Я-то думал, что медицинское обследование — дело
конфиденциальное”. — “Да, мы все храним медицинскую тайну, надеюсь, и вы не
проболтаетесь”.
“А нельзя это старое чучело вытурить?” — опять спросил мистер Дин. “Она
не старая, просто преждевременно поседела, она работает в свой выходной день и
не прекратит работу, пока ей не заплатят”, — заявил я. “С чего это я буду ей
платить? Она же ваша секретарша”, — возмутился он. “Но она занята в лечении
вашего сына. Платить будете вы”, — возразил я. “Но секретарша-то она ваша”, —
не сдавался мистер Дин. “Она работает ради вашего сына. Заплатите ей”, — не
отступал я. “Так я должен?” — “Конечно, вы”, — заключил я.
Мистер Дин извлек из кармана уже знакомый мне бумажник и спросил:
“Доллара достаточно?” — “Не делайте из себя посмешище”, — сказал я. “Вы хотите
сказать, что я должен заплатить этой серой мыши пять долларов?” — возмутился он.
“Конечно, нет. Повторяю, не будьте посмешищем”. — “Десять долларов?” “Вы
только слегка приблизились к необходимой сумме”, — заметил я. “Неужто 15
долларов?” — “Вы почти угадали, 30 долларов”, — твердо сказал я. “Вы рехнулись”,
— констатировал мистер Дин. “Отнюдь нет, просто я хочу, чтобы людям платили по
заслугам”. Он отсчитал 30 долларов и отдал секретарше. Та написала расписку,
поблагодарила его и откланялась.
Тут мистер Дин огляделся вокруг и спросил: “А эти хмыри чего ожидают?
Им тоже надо платить?” “Разумеется”, — ответил я. “Долларов 30?” — спросил он.
|
|