|
Том не спеша выбрался из машины. Аккуратно положил халат на заднее
сиденье, я тоже последовал его примеру. Том подошел к воде и, когда большой
палец ноги коснулся влажного песка, он произнес: “Пожалуй, я сегодня поплаваю”.
Я нырнул и поплыл вслед за Мартой. На обратном пути я спросил у нее:
“Сколько воды Том наливает в ванну?” “Каких-то несчастных три сантиметра”, —
выпалила Марта.
На той же неделе Тому предложили повышение: должность старшего
психиатра. “Мне кажется, я еще не готов”, — ответил он заведующему отделением.
Тот, однако, возразил: “Я бы не предложил тебе это место, если бы не был уверен,
что ты готов. Либо ты начинаешь работать в новой должности, либо увольняйся и
ищи себе работу в другом месте”.
Том и Марта уехали. К тому времени я убедился, насколько они были
влюблены друг в друга. Марта мечтала о собственном уютном домике и о детях.
Двадцать пять лет спустя я приехал с лекцией в Пенсильванию. По
окончании ко мне подошли седоголовый старик и старая изможденная женщина: “Вы
нас узнаете?” — “Нет, но судя по вопросу, должен”. “Это я, Том”, — сказал
старик. “А я — Марта”, — произнесла женщина. “Когда же ты поплаваешь Том?” —
“Завтра”, — ответил он. Я повернулся к Марте и спросил: “Сколько воды он
наливает в ванну?” — “Все те же чертовы жалкие три сантиметра”. “Чем ты сейчас
занимаешься, Том?” — “Я ушел в отставку”, — ответил он. “В каком чине?” —
“Младшего психиатра”. Жаль, у меня тогда было мало времени, а то уж как-нибудь
затолкал бы я Тома в то озеро.
Сид: А как с Мартой?
Эриксон: Тогда у Марты были бы дети. Если удается сломать сковывающую
модель фобии, то человек готов к новым поискам. А наши пациенты склонны
ограничивать себя и тем лишают себя очень многого.
Вчера вечером мне позвонил приятель из Калифорнии. “Я нашел способ, как
излечить подростков от их идиотских выходок. Надо поместить их в глубокую
заморозку и оттаять, когда им будет 21 год”. (Эриксон смеется.)
Моего сына Ланса совершенно серьезно беспокоило и возмущало отсутствие
у меня ума. Он мне так прямо и заявил, что я довольно туп. Затем он уехал
учиться в Мичиганский университет. Позднее он признался: “Знаешь, папа, мне
хватило двух лет, чтобы заметить, что ты как-то вдруг перемахнул от идиотизма к
интеллекту”. Недавно он позвонил мне из Мичигана и сообщил: “Папа, считай себя
отмщенным. Мой старший, наконец, открыл, что у меня есть кое-какие мозги, и
заявил мне об этом. А у меня еще трое таких открывателей!”
Мужчина: Мой отец мне то же самое рассказывал. (Эриксон согласно кивает.
)
Эриксон: Расскажу вам об одной истории болезни. История и сложная, и
весьма незамысловатая.
Роберт Дин окончил военно-морское училище в чине младшего лейтенанта.
Шла война, его назначили служить на эсминец и дали месячный отпуск. Роберт
отправился к Фрэнсису Брейкленду, главному психиатру флота, и объяснил, что
страдает неврозом. Брейкленд признал, что проблема существует, но объяснил
Роберту: “Младший лейтенат, я ничем не могу вам помочь. Я не могу изменить
приказ или добиться вашего перевода на береговую службу. У вас приказ явиться
на эсминец. Я могу потребовать военного суда. Суд пошлет вас в Уолтер
Рид-госпиталь. Вам станет хуже, и вас переведут в госпиталь Св. Елизаветы. Там
вы останетесь надолго и будете потихоньку сходить с ума и так доживете свою
жизнь. Я вам советую в свой отпуск поехать в клинику Джона Хопкинса и узнать,
не могут ли они вам помочь частным образом”.
Роберт прибыл туда и рассказал о своей беде. Они обо всем тщательно
расспросили и сказали: “Помочь вам не можем. Но в Мичигане работает некий
Эриксон. Возможно, он вам поможет”.
Роберт позвонил отцу в Нью-Йорк, а тот позвонил мне и попросил принять
его сына. Я ответил, что на следующей неделе буду в Филадельфии. Пусть он туда
приедет и расскажет мне все о сыне, а я подумаю, что можно сделать.
Отец Роберта нашел меня в гостинице. Он вошел в мой номер, представился
и сказал: “Во мне всего полтора метра росту. Я из кожи вон лез, чтобы
вытянуться и попасть в действующую армию во время Первой мировой войны. Я
тоннами поглощал бананы и ведрами пил молоко, чтобы пройти хотя бы по весу. А
чертово начальство всю войну продержало меня рядовым в прачечной роте. Я
поклялся, что когда демобилизуюсь и женюсь, и у меня родится сын, сделаю все,
чтобы он стал боевым офицером, желательно на флоте. Раз уж я не сгодился для
американской армии”.
“Понятно, — заметил я, — но в чем же заключается проблема Роберта?” —
“Как вам сказать, у него, что называется, “застенчивый” мочевой пузырь. Он не
может мочиться на людях. Вот дуралей. Говорит, что это у него с самого детства.
Уж так намучился, пока учился в училище. Кстати, говорят вы, “мозгоправы”,
зарабатываете кучу денег. Что это вы остановились в таком дешевом номере? Или
просто жадность подвела?” — бесцеремонно поинтересовался отец Роберта.
“Что еще вы можете рассказать о Роберте?” — спросил я. “У него были
проблемы и в бойскаутском лагере. Почему вы себе приличную одежду не купите?
Неужто вы не можете позволить себе костюмчик получше?” “Давайте лучше о
Роберте”, — перебил я. “Приезжая на каникулы, Роберт не мог пользоваться
уборной на автобусной станции. Ему приходилось снимать номер в ближайшей
гостинице и делать свои дела, запершись в ванной. Он и в школе не мог
пользоваться общим туалетом... Неужели у вас нет денег на приличный галстук?”
“Давайте дальше о Роберте”, — предложил я.
“Время-то уже обеденное, — возразил он. — Неужели вы можете таким
|
|